Владимир Вера - Леди GUN

От Хватова и не требовалось быть компанейским парнем, умеющим поддерживать разговор. С него требовалось малое – сконструировать хотя бы одно предложение точно в ответ на любой вопрос папы. Папе Хватов отвечал всегда, с каким бы напряжением мысли это ни было связано. То, что он произносил в ответ, имело, как правило, подлежащее и сказуемое. Составление второго и тем более последующих предложений давалось Хватову с трудом. Поэтому он предпочитал отвечать односложно. И по этой же причине практически ни с кем, кроме босса, не общался, отчего прослыл молчуном.

Когда шевельнулся рубец на правой щеке Цезаря, Хватов понял, что папа будет говорить, а значит, он будет слушать.

– Убийство по заказу в Москве стоит от пяти до пятидесяти тысяч, в зависимости от персонификации мишени. – Он отложил газету. – В Киеве наверняка столько же. Что скажешь? – обратился он к Хватову.

– Только скажи – загоню в могилу любого бесплатно, хоть в Киеве, хоть в Москве, – отозвался Хватов.

– Ваня, нам суетиться ни к чему. Пусть все произойдет само собой, так, как должно быть. Даже если будет наоборот. Лишь бы не было войны в Крыму. Пусть Бейсик прикончит сучку в ее собственной берлоге. Или она его. С победителем мы договоримся. А то лезут скопом, спасу от них нет.

– Да уж, слетаются, как мухи на говно, – покачал головой Хватов.

– Да пусть слетаются. Бог с ними. Они нам свою копеечку иметь не мешают, надо просто все по-человечески решать, по-христиански. Я, ты знаешь, Арсена не любил, дурно себя вел, не спрашивал у меня добро. Но шлепнул-то его все же не я, а киевляне. Однако она меня даже в известность не поставила. Выходит, она меня в грош не ставит.

– Может, отрядить Бубу в Киев на гастроли? – насупившись, пробурчал Хватов.

– Ваня, Ваня, ты, я гляжу, лихач, ну, тогда сходи заодно в погребальную контору, закажи катафалк для нас с тобой. Вступить в прения с Родионовой – все равно что объявить войну Украине. Если хочешь, я закажу тебе место в севастопольском эфире для объявления войны.

Казалось, даже складки на лбу Хватова приняли очертания вопросительного знака.

– Тут, брат, политика. Открой свои глаза. Этот Шарун с первого своего шага дул в одну дудку с представителем президента, ему на все зеленый свет. Лицензия на вывоз цветных металлов – пожалуйста, акционировать центральный универмаг – можно, выкупить двести га городских угодий с постройками – а как же. Нет, браток, об этот орешек пусть Бейсик свои зубки ломает. Наше дело – нейтралитет. Мы никому не мешаем, всем улыбаемся, живем потихоньку, занимаемся легальным бизнесом. Ну и так, между делом, собираем дань с лоховистых. Это твое направление, Ваня. Сейчас тебе полегче будет. Молодняк мы прищучим. Кого – мы, а кого – и не мы. Кстати, сходку в Ялте ты откроешь, сынок.

– Я? – поперхнулся Хватов.

– Кому, как не тебе? Ведь ты теперь, Ваня, хозяин в городе. Тебе и спич толкать, – ухмыльнулся Цезарь. – Привыкай.

– А что говорить-то? – запаниковал Хватов.

– Начнешь с того, что предложишь всем встать. Почтить минутой молчания память трагически погибшего Арсена. Ну а дальше что посчитаешь нужным. – Цезарь зевнул, что означало окончание разговора.

Сортировочная в ушах Хватова определила последние слова папы в разряд приказа. До сходки оставалось не так много времени. Ночью перед сходкой Хватов будет сочинять спич. Сочинять не один, он отберет трех человек, самых смышленых из своих громил. Вариантов текста будет предлагаться множество, но нужно будет остановиться лишь на одном. Хватов утвердит текст, состоящий из десяти предложений, и будет долго заучивать его наизусть. Всю ночь он не сможет уснуть, его будет тревожить одна-единственная мысль: понравится ли его спич папе?

Цезарь долго думал, прежде чем отвел себе незавидную роль Труфальдино, мечущегося меж двух хозяев. Хозяев? Да нет, конечно, нет. Цезарь был сам себе хозяин. И лишь потому, что его поджали внутренние распри в своем хозяйстве, он прикинулся сговорчивым. Цезарь хотел навести порядок, но он с одинаковым настороженным прищуром смотрел и на москвичей, и на киевлян. Для него и те, и другие были чужаками.

В памяти Цезаря были свежи воспоминания о том, как совсем недавно его пытались сковырнуть, пугая Москвой. Был звонок из Белокаменной, шуганули: рот закрой!.. Благо, разобрался с молокососом, наказал щенка, доказал, что настолько прирос к трону, что тщетны любые попытки его подсидеть. Цезарь тогда немало поволновался. Тот звонок навел шухер на душу. Он вычленил из этой истории главный вывод – с Москвой надо дружить. Дружи, но не прислуживай. Так будет спокойнее. Но в разрешающемся конфликте он мог стать заложником обстоятельств. Парни из Киева были такие же серьезные, как и москвичи. А его окоп волею судьбы был вырыт в самом центре предполагаемого поля битвы.

Был способ не превратить окоп в воронку – не высовываться вовсе. Но это равнозначно добровольному отречению от престола. А вступать в конфликт третьей силой влекло за собой одно из двух – либо ссориться с Киевом, либо препираться с Москвой. И то, и другое Цезарь посчитал величайшей глупостью, на которую мог отважиться только дождавшийся роковой минуты член клуба самоубийц. Цезарь хотел пожить. И поэтому пошел другим путем. Меж двух огней он выбрал стратегию ласкового теленка.

Сейчас, когда в воздухе запахло порохом, Цезарь с особой болезненностью осознавал утрату своего былого могущества, непререкаемого и неоспоримого. Сынки, которые работали раньше на него, оперились, сколотили собственные бригады и заботились теперь лишь о том, как бы не переборщить с почитанием своего бывшего папы.

Цезарь поднял их всех. Все они начинали под его крылом. Но Цезарь никогда не был сторонником диктата. И вот к чему привела его лояльность. Он должен был предвидеть людскую неблагодарность. Молодые завели свои дела. Цезарь воспринял это как должное, как понятное человеческое стремление к обретению самостоятельности и не ставил им палки в колеса. До тех пор, пока не стало очевидным, что сосунки стали забываться.

Молодые выпендривались друг перед другом, состязаясь в своей независимости от папы, они верили в себя и уже сомневались в силе папы, их глаза затуманил собственный гонор, азарт помутил их разум.

Нельзя сказать, что не было проку в их нахрапе. Весь средний бизнес просил «крыши» у молодых. Дельцы считали, что у Цезаря и так дел по горло, да и далеко было до его бунгало. Далеко и страшновато. Об этой вилле на скалистом уступе ходили легенды, на ее фронтоне было выцарапано: «Здесь ломают позвоночники». А эти стриженые бандюги, демонстративно свирепые, все же выглядели по-свойски, воспринимали шутки и не гнушались низов, каная под друзей, а не под покровителей. Они всегда крутились под боком, поближе к массам. И они представляли собой силу, вполне автономную, так как не боялись критиковать самого дядюшку Цезаря. Кто же откажется от «дружбы» с шайкой мордоворотов?