Миша Бродский - Дорога сквозь мёртвую и живую

Ночью было особенно страшно. Места там совершенно дикие. За нами увязывались стаи гиен. Слышен был рык львов. Но близко к нам эти твари не подходили. Явно не хотели связываться с Захри.

Я давно понял, что животные умнее людей. Знают что к чему. Хотя, надо заметить, и люди смертельно боялись Захри.

Шли налегке. Ни оружия, ни дополнительной одежды. Спали на голой земле, подложив камень под голову. Только котомка с хлебом и сыром у меня за спиной. Весь наш багаж.

Наконец вот он, дом. Я не хотел ни есть, ни пить. Только спать. Свалился как мёртвый.

Проснулся поздно. Солнце уже стояло высоко. Проснулся и увидел его. Небольшой зверек внимательно и спокойно рассматривал меня. Это был мангуста.

Я не сразу понял, что меня так поразило в нём. Понял, только когда стал значительно старше.

У мангусты и у Захри были одинаковые глаза. Чуть желтоватые с абсолютно чёрным, бездонным, очень подвижным зрачком. Зрачок то сжимался почти в точку, то расширялся на весь глаз. Глаза убийцы.

Позже я понял ещё одну вещь. И у меня были точно такие же глаза. Глаза убийцы.

Родился я поздним ребенком. У отца уже были другие дети от наложниц, но он хотел настоящего наследника от законной жены. Мама у меня была из очень знатного и богатого рода, а отец нет. Но был он силён и красив. И очень нравился маме. А ещё отец был храбрым и умелым воином.

Поэтому, когда он захотел взять маму в жёны, её семья не возражала. Несмотря на то, что этот брак никак нельзя было назвать равным.

За маму дали большое приданное и жили отец с матерью очень хорошо. Только детей долго не было. И когда, наконец, мама забеременела, отец был счастлив.

Рожался я плохо. Мать умерла при родах. Акушерка сказала, что и я не жилец. Но я выжил. Отец назвал меня Осия – «Бог спас».

Нанятые кормилицы выдерживали от силы день, два. Потом наотрез отказывались меня кормить. Ни за какие деньги. Так что я рано перешёл на коровье молоко и хлеб.

Только одна очень старая женщина согласилась ухаживать за мной. Её я помню и почитаю, как свою мать. Звали её Милка. Она и рассказала мне историю моей семьи и моего рождения.

Травмы при рождении плохо сказались на моём здоровье. Я не был таким как все. Сильно отставал в росте от сверстников. Рос худым и болезненным.

Но самое страшное – это приступы. При любой агрессии по отношении ко мне (а иногда и без видимой причины) я впадал в панику. Тяжёлый туман наплывал на меня. Пена шла изо рта и ... дальше я уже ничего не помнил.

И ещё. Любые физические страдания даже близких мне людей: отца и Милки – оставляли меня совершенно равнодушным. Я абсолютно не умел сочувствовать другим людям. Да и к своему телу тоже был равнодушен. Например, практически не чувствовал боли.

Милка была из левитов и, говорят, была в молодости очень красивая. Взял её в жёны знатный ефремский воин. Сыграл свадьбу и ушёл на войну. И погиб, во славу Фараону.

Многие хотели бы взять за себя Милку. Но как-то так случилось, что осталась она жить одна в шатре мужа. Ухаживала за чужими детьми. Могла при случае посоветовать, чем лечиться, могла перевязать и зашить рану, могла принять роды. Как все левиты, хорошо умела читать и писать. Знала много.

Я не общался с другими детьми. Не любили они меня. И дети, и взрослые пугались, когда я смотрел на них. Мне это даже нравилось. Нравилось, когда остальные вздрагивали, заметив, что я внимательно за ними наблюдаю.

Так и получилось, что с маленького возраста ходил я за Милкой, как хвостик. И так получилось, что научила она меня многим вещам.

В восемь лет я уже умел читать и писать. Знал много сказок, знал историю народа Израиля. По многу раз мог слушать одни и те же рассказы про подвиги предков. Знал шумерский, аккадский и египетский языки. Умел читать клинопись и понимал священные египетские иероглифы.

Когда умерла Милка, многие люди плакали. Мой отец стоял у могилы совершенно потухший. Я же не чувствовал ничего. Умерла и умерла. Хотя, безусловно, я любил её и, как уже говорил, считал своей матерью.

Многим я был обязан Милке и, наверное, мог бы умереть, защищая её. Ухаживал за ней, когда она болела. А вот, когда умерла, принял её смерть без эмоций.

Теперь-то я понимаю, почему невысокий, худой мужчина, проходя мимо меня какой-то особенной лёгкой походкой, почувствовав мой взгляд, остановился и тоже внимательно посмотрел на меня. Так мы и смотрели некоторое время друг на друга.

Потом он подошёл ко мне и сказал:

– Я Захри сын Цугара Левит. А ты кто?

– Осия сын Нава Ефремлянин. А Вы меня не боитесь, дядя Захри?

Как я понял потом, это, наверное, был первый случай в жизни учителя, когда он по-настоящему развеселился.

– Да знаешь, как-то нет. А ты меня?

– Я вообще никогда и никого не боюсь.

Захри ещё раз внимательно, но уже по-другому, оценивающе, посмотрел на меня.

– Ну-ка, проводи меня к своему отцу.

И мы пошли. Подошли к шатру. Я вошёл и сказал отцу, что какой-то левит хочет его видеть. Отец вышел, я за ним следом.

Захри спокойно и лениво смотрел на отца. Я тоже посмотрел на него и вдруг понял: что-то не так. Отец побелел. На лбу выступили капли пота. Ужас и обречённость я увидел в его глазах. А ведь это был смелый, отчаянный воин.

– Не надо при сыне, прошу тебя.

– Мир тебе Нав. Я Захри сын Цугара. Ты не так понял. Я в этих краях не из-за тебя. Я гость тебе. Разреши зайти в твой шатёр.

– Заходи, если гость. Гость еврею всегда в радость.

Мы зашли в шатёр. Захри сел за стол на циновки. Отец вышел и принес хлеб, сыр, овощи, молоко и вино. Сел рядом с гостем. Взял лепёшку и положил перед Захри. Захри разломал лепёшку пополам и вернул половину отцу.

Только теперь отца отпустило. На лице появились какие-то краски.

– Осия! Иди погуляй, – сказал мне отец.

– Только не уходи далеко, – добавил Захри.

А я и не собирался далеко уходить. Более того, зашёл за шатёр и сел так, чтобы слышать, о чем они будут говорить.

Сначала, как положено, вопросы-ответы о здоровье, о делах. Потом поговорили немного о Фараоне и о последней войне с южными соседями.

Наконец Захри приступил к делу.

– Хороший у тебя сын. Только вижу я, что болен он. Роды у матери, по всему видать, были тяжёлые.

– Умерла жена при родах. А у сына, ты прав, проблемы. Накатывает на него. Знахарь говорит, что может он умереть во время любого приступа.

– Странно, что ещё жив. И жениться ему нельзя. Нельзя ему с женщиной дело иметь. Обязательно приступ будет. Или сам умрёт, или её убьёт.

– И это мне знахарь сказал. Но что я могу сделать? Так Бог решил.

– Да нет. Приступы эти – дар божий. А благо это или наказание, нам, людям, решать.

Отдай мне сына в ученики, Нав, если любишь его. Обещаю: жить будет, и хорошо ему будет. Всё равно не жить ему среди людей. Ведь не зря ему этот дар дан. Не иди против Бога... Место ему у меня.