Андрей Константинов - Арестант

— Ну, лапуля, — игриво сказала Карина, — поухаживай за дамой.

Игорь приподнялся, взял бутылку вина из персональных запасов хозяина. Еще совсем недавно он даже думать о такой наглости не смел.

Рубиновая жидкость медленно наполняла бокалы.

…В десяти километрах восточнее, в кухне своей однокомнатной квартиры, журналист Серегин прикрыл глаза от внезапно нахлынувшей боли. Он отчетливо видел струю густой кровавой жидкости с темными искорками смерти. Нельзя, — прошептал он. — ЭТО пить нельзя.

— Ну, лапуля, — сказала Карина. — За что пьем?

— За тебя, — отозвался Игорь и поднял фужер.

— И за твоего дружка. Чтоб он всегда стоял не сгибаясь.

Облака на краю Финского залива на миг разошлись. Солнечный луч подсветил их снизу багровым, отразился в зеркале на потолке комнаты и в фужерах. Хрусталь мелодично запел. Любовники выпили. Облака сомкнулись, красный луч погас.

…Боль стала совсем чудовищной. Андрей застонал и уронил голову…

Потом Карина и Игорь вместе приняли душ. Женщина сняла туфли, но не стала снимать фартучек. Под струями воды ткань сделалась прозрачной, сквозь нее просвечивали подбритые волосы. Стоя под душем, глядя, как стекают струйки воды по телу женщины, охранник снова испытал прилив возбуждения. Карина это заметила. Засмеялась. Сказала:

— Э-э, нет… сначала массаж.

Потом они выпили еще вина и снова оказались в постели. Женщина оседлала распластанное мускулистое тело и быстро заработала сильными ладонями. Крепкий двадцатитрехлетний самец слегка постанывал. Он ощущал горячую пульсацию крови, наполненной отравленным вином. У Карины напряглись соски, ноздри молодой самки почуяли запах чистого мужского тела. Почуяли его возбуждение.

…Их нашли на следующий день. Ситуация ни оставляла никаких сомнений в том, что предшествовало смерти.

Антибиотик был в бешенстве. Он пинал мертвые тела и сыпал богохульными словами. Бабуин с непроницаемым лицом стоял рядом. Вскоре Палыч устал, опустился в кресло. На правом подлокотнике лежала Библия, Палычу стало страшно.

Никита Кудасов тщетно пытался дозвониться до Обнорского. Странное запойно-бредовое состояние журналиста в их последнюю встречу сильно встревожило его. Еще более встревожило его исчезновение Андрея. Это могло ничего не означать… Запил или закатился к какой-либо очередной подружке. В отношениях с женщинами Андрюха образцом строгой морали служить никак не мог. Все так… Но Никита не исключал и другого варианта: вконец остервеневший Палыч сводит счеты. Исключить вероятность острой акции против журналиста тоже нельзя.

Подполковник принял неофициальные меры к розыску Андрея. Через — опять же — неофициальные каналы Антибиотику намекнули, что попытка свести счеты с Серегиным будет серьезной ошибкой. Большего Никита сделать не мог. Последние дни он был сильно замотан работой, спал по четыре-пять часов. Расследование буксовало. Невзирая на огромный объем добываемой и обрабатываемой РУОПом и УУР информации, ничего достоверного по делам о расправе в «Девяткино», Кричи-не-кричи и ресторанчике Gun Bus не всплывало.

Слава Богу, хоть Палыч угомонился: после событий шестого сентября никаких новых вспышек насилия в городе не происходило. Даже наоборот — ежедневные сводки выглядели на удивление благополучно. За неделю, прошедшую с момента выхода Антибиотика из Крестов, резко снизилась уличная преступность, сократилось количество квартирных краж, грабежей, разбоев, угонов. Только бытовуха осталась на прежнем уровне. Оно и понятно — милицейские рейды и облавы заставили притихнуть профессиональных преступников, но остановить пьянку в квартирах и коммуналках Питера они не могли.

Шум вокруг двадцати трех убитых шестого сентября потихоньку умолкал. На брифингах руководители ГУВД и горпрокуратуры заявляли настырным журналюгам, что расследование идет полным ходом и у следствия есть очень хорошие перспективы. Заодно разъяснялось, что все три кровавых эпизода никак между собой не связаны. На вопрос о роли в этих делах предпринимателя Говорова отвечали, что у следствия нет никаких оснований связывать имя Виктора Палыча с этими событиями.

Оперы пятнадцатого отдела зло матерились, а Вадим Резаков в сердцах однажды напомнил Кудасову, как тот помешал наемному киллеру поставить точку в карьере Палыча. Никита Никитич посмотрел на Вадима сухими воспаленными глазами. Вадим смутился и пробормотал:

— Да ладно… это я так, к слову.

Он взял папку с каким-то делом и убежал. К слову… — подумал Никита. — К какому слову? Сказать по правде, он и сам иногда вспоминал тот эпизод с сожалением. Но вслух об этом не говорил. Чего ж кулаками-то после драки?

Никита продолжал названивать Андрею. Безрезультатно. Дома трубку никто не снимал, в редакции городской «молодежки» о местонахождении Серегина тоже не знали.

Вечером в субботу Андрей наконец-то отозвался.

— Да, — сказал он в трубку напряженным, не трезвым голосом.

— Ну, нашелся, — выдохнул Никита с облегчением. — Ты где шлялся двое суток, Андрюха? Я тебя ищу-ищу…

— В Швецию летал. А что?

Подполковник Кудасов мысленно обругал себя: тоже, понимаешь ли, оперативник. Все варианты перебрал, а вот про то, что в Стокгольме у Андрея есть зазноба, запамятовал.

— Да ничего. Я тебя ищу — с ног сбился. Обнорский молчал.

— Ну, чего молчишь-то?

— А чего ты меня искал?

— Ну ты артист, Андрюха. Тут мочилово идет — только держись. А ты уезжаешь в Швецию, не сказавшись… Так порядочные ковбойцы не поступают. — Кудасов помолчал, ожидая реакции Обнорского. Ее не последовало. Никита крякнул и сказал: — Надо встретиться.

— Когда? — скупо спросил Андрей.

— Пожалуй, через пару часов как раз освобожусь. Как?

— Давай завтра в пять, — сказал Обнорский. — Сутки истекают завтра в пять тридцать.

— Какие сутки? — удивился подполковник, но Обнорский положил трубку. Никита рассердился и тоже грохнул трубкой. Поведение Андрея становилось все более странным. За этим могло стоять либо психическое расстройство, связанное с полученными травмами в пыточном застенке Антибиотика, либо… а что, собственно говоря, — либо?

Отработка кавказского следа, о котором намекнул Обнорский, пока ничего не дала. Один слабенький фактик, правда, был. Но следующий день после того, как Колобка и его людей перебили в Кричи-не-кричи, один пьяный кавказец круто гулял в «Советской» и орал, что отомстит за смерть своих братьев. Звали кавказца Мага, был он представителем маленькой дагестанской народности табарасанцы. Информация была слабой, более того — непроверенной.

Подполковник еще раз перечитал донесение об инциденте в Советской и подумал: надо бы проверить.