Андрей Константинов - Арестант

— Я, Пал Сергеич, вообще-то за рулем.

— Э-э, брат… Ты что, ГАИ боишься?

Павел Сергеевич налил водку в стопки-бочоночки.

— Поехали! Чтоб болт стоял и деньги были, как говорят халдеи.

Чокнулись, выпили, закусили.

— Так вот, вернемся к Серегину… Есть мнение, товарищ майор, — полковник ткнул пальцем в потолок, — что этого говнюка надо закрыть для перевоспитания, так сказать… Чтобы он тут воду не мутил, а изучил материал изнутри. Глубоко, понимаешь ли, проник в тему. Журналист, так сказать, меняет профессию…

Полковник засмеялся. Водка уже начала действовать, щеки у Тихорецкого порозовели, в глазах появился блеск.

— Ну а я-то все же при чем, Пал Сергеич?

— Ты опытный опер, Виктор Федыч. Есть мнение, что справишься.

Чайковский промолчал. Тихорецкий продолжил:

— Надоели эти трепачи-наркоманы-пидоры. Хоть бы помалкивал… так нет, сам же по уши в дерьме, а норовит обосрать правоохранительные органы. И вся их среда богемная такая же — каждый третий пидор, каждый второй — наркоша. Каждый первый — урод, так сказать.

— У вас есть информация, что Серегин — наркоман? — осторожно спросил Чайковский. — Или пидор?

— Займись, Витя… Копнешь поглубже — информация будет. Тебя учить не надо.

Теперь оперу все стало ясно: информации, компрометирующей журналиста, у полковника нет, и ему, майору Чайковскому, предлагается ее найти. Скорее всего: организовать искусственно. Ему стало ясно, что ссылки Тихорецкого на чье-то высокое мнение — не более чем дымовая завеса. Если бы решение принималось на неких этажах официальной власти, то полковник действовал бы по-другому. Он вызвал бы начальника 12-го отдела УУР майора Петренко. И уж Петренко, в свою очередь, поставил бы задачу старшему оперуполномоченному майору Чайковскому. Или другому какому-нибудь оперу…

Тихорецкий, решил Виктор Чайковский, разыгрывает свою собственную комбинацию. Или, возможно, чей-то заказ… Но заказ в любом случае неофициальный, если можно так выразиться. Левак.

— Понял вас, Пал Сергеич, — сказал майор. — А каковы сроки?

— Сроки-то? Сроки, Виктор, предельно сжатые. Нет-нет, горячку пороть не нужно. Во избежание, так сказать, осложнений. Журналист все-таки, человек известный. Но и тянуть нет никакого смысла. Понадобится помощь с моей стороны — это всегда пожалуйста.

Первый заместитель начальника ГУВД и старший оперуполномоченный поговорили еще минут семь, выпили по стопке водки. Потом Чайковский стал собираться. Павел Сергеевич даже из приличия не стал делать вид, будто хочет, чтобы тот еще посидел.

— Вот еще что, Виктор, — сказал он, когда одетый опер уже стоял в дверях. — Ты о нашем разговоре никому не говори. Лишнее это.

Стальная дверь за Чайковским закрылась, четыре лапы паука с тихим лязгом зафиксировали ее. Такую хрен выломаешь.

Через полторы минуты Виктор уже сидел в салоне своей восьмерки и слушал гудение движка. Двигатель остыть еще не успел — можно было ехать. Но он сидел и курил сигарету. Когда пятнадцать лет назад он пришел в милицию, то попал в группу старшего опера, капитана Тихорецкого. Тогда Пашка был очень заводной и рисковый. И многие старались быть похожими на него. Меняться он начал после свадьбы на очаровательной Насте. Кто бы мог подумать?! Кто бы мог подумать, что нормальный, толковый оперюга превратится в сволочишку? В заурядного карьериста? А возможно, и в предателя…

Если уж говорить начистоту, то Чайковский нисколько не сомневался в том, что мундир Павла Сергеевича имеет криминальную подкладку. Не в том дело, что кого-то Паша крышует — крышуют многие. И сам Чайковский не без греха. Поддавши, он сам о себе, бывало, говорил: Я подл, но в меру. Но у полковника Тихорецкого другой окрас, впору уже и УСБ [31]заинтересоваться. Только что-то не торопится УСБ — то ли положение первого зама надежно ограждает полковника от неприятностей, то ли есть оч-чень высокие покровители.

«Ладно», — сказал сам себе Чайковский. — «Ты-то намного ли лучше? Тихорецкий приказывает — ты исполняешь. А мог бы отказаться? Да, мог бы. Но ведь не отказался»…

Майор вышвырнул сигарету в окно и медленно выехал из двора.

После того, как Наумов дал Палычу карт-бланш на физическое устранение Никиты Кудасова, прошло почти двое суток. Не лучших для Палыча. То, чего он так страстно хотел, вдруг оказалось возможным. И даже как бы одобренным сверху… негромко, иносказательно, но одобрено: переводи, дескать своего мента на другую работу, Палыч…

Ах, как хотелось Антибиотику перевести подполковника на другую работу. За три месяца, проведенных в Крестах, Палыч не раз об этом задумывался. Никитка-Директор мешал делу. Глупо было нести огромные финансовые потери из-за какого-то строптивого мента. И человеческие потери тоже — то одного, то другого бригадира пятнадцатый отдел РУОПа закрывал. Кого — на трое суток, кого — на несколько месяцев, кого — на годы. В конце концов Кудасов оборзел настолько, что упаковал в Кресты Палыча. А когда не смог пришить дело — задумал отравить.

Убрать отмороженного мента Антибиотик хотел еще год назад. Тогда покойный Череп отсоветовал, сказал: возможно все. Вплоть до ответной аналогичной акции со стороны РУОПа в отношении Палыча и криминальной верхушки Питера. Сказал, что последствия могут быть самые неожиданные… А где теперь Череп?

Переводи на другую работу… Двое суток Палыч не мог принять никакого решения. Он стал зол и раздражителен. Окружение принимало это как реакцию на несостоявшееся отравление. В этом, разумеется, была доля истины. Но основная причина лежала в дилемме: убивать или не убивать подполковника РУОПа Никиту Никитовича Кудасова?

Завалить лютого мента — и сразу отпадут некоторые щекотливые вопросы. Но появятся другие, среди которых гнев уже и так достаточно озлобленного РУОПа. Оставить все как есть? И потерять остатки авторитета в глазах Наумова… А ведь Антибиотик сам к нему пришел с просьбой по Кудасову. Решай проблему, сказал Николай Иваныч. Сроку тебе — месяц.

Утром шестнадцатого сентября один из тех людей, кому Палыч еще более-менее доверял, позвонил в Ростов-на-Дону некоему Валерию Мерзлову и передал привет от Виктора Палыча. И еще сказал, что Палыч хочет заказать профессиональный фотопортрет своего друга. Хорошо, — ответил Мерзлов, — можем сделать портрет. Профессионально. А что, это срочно? — Не особо, — сказал звонивший, — но в течение месяца надо постараться. — Сделаем, — ответил Мерзлов, — ждите фотографа. Аппаратуру свою тащить или вы обеспечите? — О чем разговор? Обеспечим.

Почти одновременно в Москве, в кабинете полковника Семенова, произошел аналогичный разговор. Семенов и Кравцов сидели напротив друг друга, а на столе между ними лежали серые конторские папки с завязочками. «Гурген» было написано коричневым фломастером в правом верхнем углу на одной. На другой — «Резо».