Андрей Константинов - Арестант

— Точно… Но очень сильно похожий. Так вот: вы настаиваете, что пистолет подброшен вам неизвестным лицом?

— Да, настаиваю.

— Хорошо. Так и запишем.

Вскоре Чайковский закончил с бумагами, опечатал конверты и предложил присутствующим расписаться. Довольно часто в такой ситуации подозреваемый от подписи отказывается — Обнорский подписал. Да еще и не читая.

— А теперь, Андрей Викторович, вам придется поехать с нами.

Полковник Семенов совершил непростительную для профессионала ошибку… Он совершил ошибку, которая еще будет иметь драматические последствия, и даже не догадывался об этом.

А все дело было в том, что во время последнего своего разговора с Николаем Наумовым Семенов вскользь обмолвился о старом знакомстве с Обнорским. Ведь вроде пустяк. Мелочь. И вообще — дела давно минувших дней…

Все так, но Наумов за эти слова зацепился. Засели они в сознании у Николая Ивановича. Крепко засели. Сначала он не придал этому особого значения: мало ли кто с кем пересекался раньше? Он и сам с Обнорским встречался… И даже отца его знавал. И что? А ничего… абсолютно ничего…

Но вот знакомство Обнорского с Семеновым почему-то настораживало Наумова. Где они встречались раньше? — задавал он себе вопросы. — Когда? При каких обстоятельствах? Ответов не было. Зато были серьезные основания полагать, что и Обнорский, и Семенов (а возможно, и Рахиль Даллет) как-то связаны с Комитетом. А уже эта мысль подталкивала к другой: не могут ли они сговориться между собой и начать собственную игру? Мысль казалась совершенно абсурдной, с одной стороны. И совершенно реальной, с другой. Мир больших денег предполагает самые неожиданные союзы и предательства. Впрочем, мир больших денег не признает этих понятий… Этические нормы как-то неуместны рядом с зелеными Монбланами. И несовместимы…

Николай Иваныч подумал, что для подстраховки он должен принять превентивные меры. Вот только не знал — какие?

Обнорского привезли в Смольнинское РУВД. Замотанный милицейский следак раздраженно бросил Чайковскому:

— На хер ты его привез? Сам видишь, что тут творится! Бандюков всю ночь сюда тащили… Камеры забиты, рук не хватает, а ты какого-то наркота приволок. Ну ты даешь, Чайковский!

— У него при обыске ствол обнаружился, — ответил майор. Он отлично понимал раздражение следователя. В течение последних полутора суток, что прошли после выстрела в Кудасова, вся милиция стояла на ушах. Задержанных было столько, что их не успевали отрабатывать. Вид у следователя был усталый, злой, костяшки пальцев на правой руке опухли.

— Ствол, говоришь? — следак задумался. — Ну ладно, давай его сюда.

В кабинете он бегло ознакомился с протоколом обыска и спросил у Чайковского:

— Экспертизу, конечно, еще не делал?

— Когда ж? Но ты не писай: пушка, она и в Африке пушка. Двести восемнадцатая в чистом виде. Гарантирую.

— Ну-ну… поглядим.

Следак посмотрел на Обнорского, бросил неопределенное:

— Да-а-а… совсем, понимаешь, оборзели…

Потом он достал чистый бланк и приступил к допросу:

— Фамилия? Имя? Отчество? Дата и место рождения? Домашний адрес? Место работы?

На столе перед ним лежал положенный Чайковским паспорт Андрея. Ответы на все те вопросы, что задавал следак, в нем содержались. Кроме места работы, конечно… Андрей ответил. Он немножко даже сочувствовал следователю, видел, что замотан тот до предела.

— Итак, как давно вы проживаете в своей квартире, Обнорский?

— Три года.

— Ясно. Один живете?

— Один.

— И опять ясно. Ну, а как вы объясните происхождение «парабеллума»?

— Я не знаю…

— Однако, согласно протоколу обыска, вы утверждаете, что оружие вам подкинули. Кто мог это сделать?

Обнорский пожал плечами. Следователь неопределенно хмыкнул.

— Пожалуй, хватит на сегодня, — сказал он, быстро заполняя протокол. — Прочитайте и распишитесь.

Когда протокол был подписан, следователь зевнул и сказал:

— Ну, Обнорский, ты попал. Теперь будешь изучать криминальную тему изнутри. Ща тебя в камеру определим — там братвы полно… Скажи спасибо, что кое-кого уже вышвырнули. Вот если б ты к нам днем попал… Днем у нас был аншлаг. Братаны от духоты сознание теряли. А теперь курорт, всего по пятнадцать харь в камере.

Младший сержант с неприятным угреватым лицом отвел Обнорского вниз, в ИВС. Коридор изолятора был отделен двойной металлической дверью с массивными гаражными замками. Внутри прохаживался милиционер с резиновой дубинкой. Из дальнего ума поблескивал глаз телекамеры. Густей воздух пах массой спертых человеческих тел и вокзальным сортиром, тускло светили лампы, забранные в решетки.

Милиционер обыскал Обнорского. Делал он это сноровисто, ловко. И совершенно равнодушно. В этом равнодушии Андрею показалось даже что-то оскорбительное… По стечению обстоятельств он попал в ту же камеру, где еще недавно сидел Батонов. Вот только Вовчик отдыхал один, а Обнорский оказался в помещении три на три метра, забитом людьми. Две трети этого пространства занимали сплошные деревянные нары… Воздух сгустился до невероятного состояния.

— Куда? Куда к нам-то? — загалдели сразу несколько голосов. — Веди в следующую — там свободно!

Сержант, не отвечая, подтолкнул Обнорского внутрь и запер дверь. Ключ в замке, лязгая, повернулся на два оборота.

Сергей Березов не появлялся дома двое суток. Занесло Серегу, загулял он, завис у одной давно знакомой проститутки. Загул его был нехорош — ни веселья в нем, ни куража. А только озлобление какое-то да тоска. Серега пил водку, нюхал кокаин и молча, никакого удовольствия не получая, трахал испуганную женщину. А она чутьем каким-то бабским просекла, что Береза не за сексом к ней пришел, не за кайфом — прячется сам от себя, грех какой-то на нем, тяжесть. И хочется ему, чтобы кто-то был рядом… хоть проститутка.

Через двое суток Береза сказал:

— Все, подруга, погуляли… поеду. Будь здорова.

Он ушел, оставив на смятой постели половину всей своей налички — и рубли, и баксы… На ржавенькой копейке Сергей поехал домой. И настроение, и самочувствие оставляло желать лучшего. Березов очень хотел принять душ, выпить грамм сто и завалиться спать часов на двенадцать. А если удастся, то больше. Он старался ни о чем не думать, но не получалось.

На одном из перекрестков Сергей увидел таксофон. Решение созрело мгновенно. Он круто заложил разворот, пересек двойную осевую и остановил копейку напротив телефона. Вот так! — думал Береза, листая записную книжку. — Такая, значит, нескладуха выходит.

Он быстро набрал номер Обнорского. В электронных потрохах что-то пощелкало, и пошли длинные гудки. Раз, другой, третий… Березов насчитал десять и повесил трубку. Он вышел из кабины и остановился под мелким дождем в осенней питерской ночи.