Андрей Воронин - Инкассатор: Золотая лихорадка

– Что ж вы, батенька, в бега ударились?

– Кормите плохо, – сквозь зубы проговорил Филатов.

– Зато бесплатно, – сострил врач. – Надеюсь, бегать больше не будем? Тут у нас, сударь мой, специалисты... Сейчас вас развяжут, укольчик сделают, поспите. Ничего, три недели – не три года, тем более что вам уже две осталось.

Древоедов ушел, а Филатов скрепя сердце позволил вколоть себе какую-то гадость, после которой жутко захотелось спать.

Проснулся Юрий под вечер, и ему велели идти в свою палату. Санитар глядел весело:

– Опять ты Петрову фингал поставил. Хорошо, что его пока на внутреннее дежурство не ставят, а то...

– Что «а то»?

– Ну, сам понимаешь...

– Знаешь, браток, срал я на твоего Петрова с высокой колокольни.

На этом разговор с санитаром закончился. А перекуривая перед сном в курилке, Юрий разговорился с тем самым дедом, которого шуганул утром в коридоре. Юрий, из карманов которого изъяли рублей двести, попросил медсестру купить ему несколько пачек сигарет и теперь трудностей с куревом не испытывал. Старик же был без курева. Филатов поделился с ним сигаретами и тем обрек себя на слушанье истории дедовой жизни. Впрочем, это было довольно интересно. Оказывается, Осип Панкратович отдыхал в этом «санатории» раза по три году; когда уж совсем нечего становилось есть, он ложился где-нибудь в сквере на лавочку, и прекрасно знавшие его миллионеры доставляли старика прямиком в психбольницу, где его без лишних вопросов определяли хоть и на скудный, но все-таки прокорм. За это он должен был чистить туалеты, – уборка санузла лежала на выздоравливающих алкоголиках. Было деду семьдесят лет, и знал он тут каждую щелку.

Когда Филатов, не подумав, что он, вообще-то, «приезжий», ляпнул о том, как, мол, искали они ходы в детстве, дед, с радостной улыбкой сообщил:

– А ты, милок, как раз возле входа в него сидишь!

– Да ну! – не поверил Юрий.

– Пошли покажу, только, видать, подвал заперт...

Дед спустился по лестнице, которая когда-то вела на второй этаж, а теперь заканчивалась площадкой, где и сидел обычно курильщики и куда выходила только закрытая наглухо дверь в женское отделение. Протиснулся между стеной и перилами в закуток, куда обычно ставили швабры и ведра и поманил за собой Юрия.

В полу закутка оказался люк, действительно запертый висячий замок.

– Вот под ним, – сказал дед, – лестница в подвал, там сейчас нет ничего, кроме кроватей списанных. А справа дверь будет, заколоченная. За ней – ход, прямо в госпиталь ведет.

– И что, Панкратович, ты под рекой ходил?

– В войну ходил, когда тут фронт стоял. Надобность была.

Юра закусил губу, размышляя:

– Слушай, дед, а сейчас там пройдешь?

– Вот не знаю, мил человек, – ответствовал старожил.

– Может, и завалило его.

– Куда он выходил?

– Ты небось бежать по нем вздумал... Не выйдет у тебя, видать. Ход в подвал госпиталя идет, там-то все заперто, как пить дать.

– Ну ладно, попробуем. Поможешь, Панкратович, санитара отвлечь? Я тебе сигарет пару пачек за это дам. А то ну никак мне не выпадает тут отдыхать.

– Помогу, отчего не помочь...

Как договорились, в полночь дед уронил у себя в палате находившейся напротив поста, кружку. Вздремнувший санитар зашел туда на шум, и этого хватило Юрию, чтобы прошмыгнуть в курилку. Замок был хлипкий, его ничего не стоило сорвать с помощью железной ручки совка для мусора, который Юрий приметил еще вечером. Люк открылся без труда, и беглец спустился вниз, в глубокий подвал, по кирпичной лестнице.

Дверь действительно была на месте, заколоченная крест накрест полусгнившими досками, которые Юрий бесшумно оторвал. Ручки не было, окаменевшая дверь как будто срослась со стеной за многие годы.

Филатов посветил спичкой и, словно в награду за упорство, увидел в углу, рядом со штабелем старых железных кроватей, лом и несколько лопат. Мысленно поблагодарив неизвестного завхоза, десантник просунул лом под дверь, в единственную щель. Было совершенно темно, однако Юрий, предвидя это досадное обстоятельство, захватил с собой из палаты десяток старых газет. И когда ему удалось наконец приоткрыть дверь, завизжавшую ржавыми петлями, он свернул газету в жгут и зажег. За дверью обнаружилась крутая лестница, уходившая, казалось, в недра земли.

Филатов не считал ступени. Их было много, и, спускаясь при свете импровизированного факела, он как будто возвращался в свои детские мечты. Действительно, кто из тогдашних мальчишек не мечтал найти таинственное подземелье с цепями, скелетами и разбросанными по каменному полу золотыми монетами?

Вот и нашел Филатов свое подземелье... Четверть века спустя. И, словно кладоискатель, вооружившись на всякий пожарный случай ломом, отправился добывать самый драгоценный из кладов – свободу.

Лестница кончилась, перейдя в сводчатый коридор, выложенный древним кирпичом. Стены были мокрыми, под ногами хлюпало. «Это же я ниже уровня реки, – подумал Филатов. – Не дай бог, завалило где-то. Хотя не должно, вода бы прорвалась». Запалив еще одну газету, Юрий со всей возможной в таких условиях скоростью пошел вперед, ежась от падавших за шиворот капель. Воздух был спертый, застоявшийся, но дышать было можно.

Какое-то время Юрий двигался в темноте, не зажигая огня, держась за стены. Воды под ногами становилось все больше, и, когда по расчетам Филатова он был где-то под серединой реки, ее стало по колено, потом по щиколотку, и вскоре, преодолев около двух сотен метров, Юрий ощутил под ногой ступеньку лестницы.

Зажженная газета – Филатов почему-то запомнил, что это была «Комсомольская правда», – осветила красный кирпич стен; из такого же была сложена лестница, крошившаяся под ногами, – сырость сделала свое дело. Кто и зачем пользовался ходом – над этим Юрий тогда не задумывался: в смутные годы тайные ходы спасали и губили много жизней. Поможет ли этот ход ему? Или впереди его ждет тупик?

Ход выпрямился и разделился на два. Левый оказался завален почти у самого устья, зато правый снова привел его к лестнице, а уже та – в камеру, в противоположной стене которой виднелась дверь. Что было за ней? Скорее всего такой же подвал, как и под монастырем-психушкой.

Монахи были хорошими строителями, если подземный ход дожил до наших дней. Но ни одна дверь не выдержит «трехсот лет одиночества», и Юрий выломал ее мгновенно. Наверно дверь на противоположном конце туннеля меняли сколько-то лет назад, вот она и оказалась более прочной. Эта же сразу разлетелась в труху.

Огромный сводчатый подвал был пуст. В одном из его углов виднелась винтовая лестница, упиравшаяся в закрытый люк. Он долго не поддавался, пока Юрий, разозлившись, не перестал думать об осторожности и саданул в него ломом пробив насквозь. Люк поддался, и он очутился в складе, заваленном матрацами, постельным бельем и всяким другим хозяйством, которым заведуют обычно больничные кастелянши. Вдоль стены тянулся гардероб, в котором на плечиках аккуратно висели десятки комплектов военной и гражданской одежды. Немудрено – в госпиталь попадали солдаты и офицеры со всех окрестных воинских частей, а их вокруг Ежовска насчитывалось около десятка.