Андрей Воронин - Инкассатор: Золотая лихорадка

Дальнейшее произошло в течение нескольких минут. Филатов с гвоздодером подошел к «запорожцу» и двумя ударами расквасил лобовое стекло машины. Холодная ярость, которая кипела в нем, нашла выход. Завершив экзекуцию над автомобилем, он повернулся к молча стоявшему мародеру и спросил:

– Сам повесишься или тебе помочь?

Мужик, нянча руку, ответил со стоном:

– Да кому нужны эти иконы в брошенных домах?

– Грабить эти дома – все равно что грабить покойников в могилах. Это первое. А второе – то, что такие, как ты, сукин сын, и в церковь залезут не моргнув. Я тут тебе лекции читать не стану. Снимай с себя все!

– Что?

– Раздевайся, я сказал! Ну!

Мужик, поняв, что Филатов не шутит, начал медленно стаскивать свитер. Когда на нем не осталось ничего, Филатов, в это время сливший с помощью найденной в багажнике резиновой трубки из бака машины прямо на землю литра два бензина, бросил туда шмотки и чиркнул спичкой. Голый мародер трясся от холода и страха. Смотреть на него было противно.

– А теперь... – Филатов не успел договорить. Удар монтировкой вышиб из него сознание, но в последнюю секунду перед тем, как вырубиться, он зафиксировал взглядом стоявшую вплотную к нему в угрожающей позе давешнюю хозяйку красных «Жигулей»...

Филатов недолго был без сознания. Очнулся он, лежа в одном белье около догоравшего костра. Невдалеке стояла машина красного цвета, ее контуры расплывались в глазах Филатова, на голове которого с левой стороны набухала огромная шишка. Череп, слава богу, выдержал.

Ни мародера, ни его подруги не было видно. Филатов встал, пошатываясь, закрыл глаза, стараясь превозмочь подступившую тошноту. Ежась от холода, – его одежду, судя по всему, присвоил мародер – Филатов побрел к дому Ядвиги. Переступил порог... И застыл, не в силах пошевелиться.

В абсолютной тишине сотня огромных, величиной с кошку, крыс заканчивала трапезу. То, что лежало на полу, людьми уже назвать было невозможно – продолговатые холмики, покрытые окровавленным тряпьем. На Юрия крысы не обратили ровно никакого внимания, будто его и не было. Только одна из них нацелила на него острую морду с торчащими усами и впилась взглядом черных глаз-бусинок прямо в его глаза. А потом спокойно ушла куда-то в угол, и за ней, хвост в хвост, потянулись остальные. Вскоре все они исчезли, оставив кровавые ошметки и густой, растворенный в воздухе ужас...

Пахло порохом. На столе, рядом с пустой бутылкой водки, – видно, мародер лечился от пережитого стресса – валялась выпотрошенная дорожная сумка Юрия, стол был завален его деньгами, на полу лежал «вальтер» с пустым магазином. Ни одной подстреленной крысы не было.

Хотя Филатов привык к крови и к чудесным спасениям (если ко всему этому можно привыкнуть), его чуть не вывернуло наизнанку. А может, это было вызвано сотрясением мозга, которое он, весьма возможно, получил от достаточно сильного удара юной красавицы? А ведь та заслуживала уважения – незаметно подобраться и свалить здорового подготовленного мужика мог не каждый спецназовец. И как она догадалась оставить где-то машину, шум которой Филатов непременно услышал бы? Нет, сделал он вывод, все-таки тут поработала случайность.

Шатаясь, Филатов вышел на свежий воздух, добрел до хаты деда Степана, отворил дверь и вошел. Все тут было, как при живом хозяине, мародер только выпотрошил шкаф и сундуки, надеясь отыскать там что-либо ценное. Юрию нужна была одежда, и он быстро разыскал ее, мысленно поблагодарив старика. Почти такие же, как были у него, сапоги стояли в углу и пришлись как раз по ноге. Поношенный костюм и почти новый ватник довершили экипировку.

Филатов вытащил из разбитого «запорожца» икону и все остальное, принадлежавшее покойному Степану, занес в дом. Вернулся, хотя делать этого очень не хотелось, в дом Ядвиги, старательно обошел останки, пересилив возникшее непонятное и неприятное чувство. Повесил на место икону. Достал и положил в карман перстень. И направился на кладбище.

Рядом со знакомой могилой среди сосен Филатов увидел четыре новых деревянных креста...

Филатов подровнял песчаный холмик, поклонился могиле и направился в деревню. Ночевал он в Степановом доме, словно уснувшем под высокими яблонями; спелые яблоки с веток, раскачиваемых поднявшимся ночью ветром, то и дело стучали о крышу. Под этот стук Филатов и заснул, крепко, без сновидений.

А утром ему предстояло сделать далеко не самое приятное в своей жизни дело. Ни в сумке, ни на столе он так и не нашел свои документы, а отправляться в дальний путь без них было, мягко скажем, неразумно. Паспорт мог быть только во внутреннем кармане его куртки...

Филатов разыскал в пристройке старые рабочие рукавицы и, вооружившись палкой, приблизился к трупам. Они не начали еще разлагаться, но от этого выглядели не менее страшно. Объеденные лица могли присниться только в кошмарном сне. Филатову же пришлось смотреть на них наяву.

Он не стал стаскивать куртку с трупа. Палкой откинул полу, нащупал что-то твердое в кармане. С трудом сдерживаясь, чтобы не зажмуриться, не дыша, Филатов вытащил из кармана пакет с документами. Все было на месте, покойный мародер не успел до них добраться...

Вот теперь – все. Все долги розданы, обязательства выполнены, осталось только заколотить бабкину хату и – в путь. Но...

Оставить вот так просто трупы, которые, возможно, и будут целую зиму лежать непохороненными, Филатов не мог. Не хоронить же их, действительно? Поэтому дом он не стал заколачивать, только подпер дверь колом.

Из первого же поселка, с почты, закрывшись в телефонной будке для междугородных переговоров, он позвонил участковому.

– Капитан Гончаров слушает.

– Примите сообщение. В деревне Божьи Сестры в крайнем доме от шоссе находятся два трупа.

– Кто говорит? И какие это Божьи Сестры? Может, Большие Сестры?

– Кто говорит, неважно. Обстоятельства гибели этих людей можете не выяснять. Их просто съели крысы.

Филатов повесил трубку.

И тут же снова набрал номер, абонент которого находился во многих тысячах километров отсюда.

... Тогда ее звали просто Ника. Вероника Бережная – полностью – звал ее только их классный руководитель, старый физик Павел Борисович. Впрочем, он и всех остальных одноклассников Филатова называл только так – по имени и фамилии. Такая у него была манера общения, и, поскольку иных отклонений у него не наблюдалось, на физика никто не обижался.

Филатов с трудом вспомнил отчество Ники – Сергеевна. Фамилия ее, возможно, давно изменилась, так что звать к телефону Веронику Бережную он не рискнул. Никакой гарантии, что номер телефона на Колыме, который он знал, не изменился, у Филатова не было. Дело в том, что Ника была замужем за золотопромышленником, в свое время занимавшим какой-то пост в тресте «Магаданзолото», а когда разрешили частное старательство, организовавшем свою артель. Филатов слышал от одноклассников, поддерживавших с ней связь, что она до сих пор живет там, на Дальнем Востоке. Для того чтобы раскрутить «золотую цепочку», Ника и ее муж были просто незаменимы. А что дальше, после того, как она порвется? Дальше Филатов не загадывал. Впрочем, он был уверен, что порванная им туго натянутая цепь перешибет и Кайзера, и Буденного, и многих иных мерзавцев. И тогда станет легче дышать.