Анатолий Гончар - Последняя обойма

— Огонь открывать по готовности! — определил он и тут же, не выдержав, крикнул:

— Огонь, огонь! — Высотку огласил треск пулемётов и грохот одиночных винтовочных выстрелов.

Похоже, стрельба с использованием ночных прицелов оказалась относительно эффективной: даже не попытавшись огрызнуться в их сторону, чехи прекратили стрельбу и смылись.

А через некоторое время стали подтягиваться ушедшие на перехват разведчики. Первыми пришли державшиеся вместе рядовой Новиков и сержант Гудин. Потом появился судорожно трясущийся Киселёв. А тех, за кого с самого начала перестрелки больше всего волновался Кузнецов, всё еще не было. Неожиданно ему послушались голоса.

— Тихо! — предупредил он слегка расшумевшихся разведчиков, и когда те умолкли, прислушался. Голоса раздавались уже совсем близко. Олег посмотрел в ту сторону и в двух десятках шагов от себя увидел и замкомбата, и своего сержанта, стоявших друг против друга и что-то яростно доказывающих.

— Уф, — обрадовано выдохнул он и только тут понял, что светает.

— Так сказал же, по ленте… — едва ли не ревел от бешенства Борисов.

— Так я всего одну и расстрелял! — Димарик непонимающе обвёл взглядом готового треснуть его в лоб майора.

— Одну? Да? Одну? И ты что думаешь, я не знаю, сколько времени требуется на расстрел ста патронов?!

— Почему ста? — искренне удивился Маркитанов. — У меня одна лента на двести пятьдесят была, я её и вставил.

— О боже! — застонал не знающий смеяться ему или плакать Борисов. — Хорошо, что у тебя ленты на тысячу патронов не было! Нас бы там и закопали…

Грубо ругнувшись, замкомбата обречённо махнул рукой и зашагал в сторону идущего им навстречу командира четвёртой группы.

— Радист, связь, записывай… — начал было говорить Кузнецов, но был остановлен предостерегающе поднявшим руку Борисовым.

— Пока ничего докладывать не будем. Дождемся, когда окончательно рассветёт, всё как следует досмотрим и, если не найдём оружия или трупов, не будем сообщать вовсе.

— А патроны?

— Да забудь ты о патронах, новые получишь, — отмахнулся Борисов.

Меж тем горизонт продолжал розоветь, и уже стали видны лица. Увидев в глазах старшего лейтенанта неисчезающий вопрос, майор пояснил: — Если трупов не будет, замучаешься Ханкале доказывать, что ты не осёл, что трупов нет, потому что их или унесли, или обстоятельства просто не позволили твоей группе вести прицельную стрельбу. В лучшем случае над тобой малость поизгаляются, в худшем… — заместитель комбата скривил рожу «мол, что об этом говорить». — Пойми, если убитых нет, то всё остальное не имеет значения!

Замолчав, Борисов внезапно понял, что дождь кончился, горизонт чист, а падающая вниз влага — всего лишь задержавшиеся на листьях капли отшумевшего дождя.

— Дай команду бойцам дозарядиться. Скоро пойдём на досмотр, — приказал он. И Кузнецов, понуро кивнув, начал отдавать необходимые распоряжения. Впрочем, это было лишним. Разведчики, из тех, кто принимал участие в перестрелке, уже расселись на коврики и начали забивку магазинов и лент самостоятельно, не дожидаясь команды.

«Так и должно быть, — улыбнувшись, подумал командир группы и тут же нахмурился, вспомнив пережитые волнения.

«Никогда больше не соглашусь на подобную авантюру», — решил он и отправился проверять боевое охранение.

Утро было хмурым и промозглым. Несмотря на то, что дождь кончился, с листвы на землю и расположившихся под деревьями разведчиков беспрестанно капали холодные, тяжелые капли. Даже возбуждение, вызванное скоротечной перестрелкой и возможной близостью противника, не могло разогнать сковывающей бойцов стылости. Светлело. Под лучами встающего над горизонтом солнца от земли начал подниматься туман. Пока ещё робкий, легкой прерывистой дымкой колыхавшийся под порывами так и не прекратившегося ветра, он грозил в ближайший час — два заполнить собой все низины и утопить в серой дымке окрестные вершины.

— Олег, пора выходить на досмотр, — Борисов положил руку на плечо сидевшего в задумчивости Кузнецова. — Давай радиста на связь.

— Кошкин! — окликнул командир группы старшего радиста, прикорнувшего возле сто пятьдесят девятой, — давай связь с «Центром». Лисицын, записывай, — из-под плащ-палатки показалась помятая рожица второго радиста. — Записывай: обнаружил группу боевиков…

— Стоп, стоп, не торопись, — перебил его майор. — Доложи, что начинаешь вести поиск в таком-то направлении и пока всё.

— А боестолкновение?

— Мы же это обсуждали. Сейчас досмотр произведём и тогда решим. Диктуй радиограмму и поднимай бойцов. Выходим.

Кузнецов не стал спорить. Замкомбата был опытнее.

— Лисицын, старших троек ко мне! — приказал старлей, как только Кошкин, закончив радиосеанс, начал сворачивать радиостанцию. — И поживее!

Радист кивнул и, скинув с плеч плащ-палатку, поспешил выполнить приказ. Качнувшиеся за его спиной ветки орешника сыпанули вниз сотнями тяжелых капель, которые барабанной дробью рассыпались по земле и растеклись по ней блестящими звездочками. Впрочем, они тут же погасли, поглощенные жадно вбирающей влагу почвой.

— При выдвижении соблюдать максимальную осторожность! — инструктировал своих бойцов Олег. — Дистанция между тройками тридцать-сорок метров. Ограничение — предел видимости. В головном дозоре — пятнадцать — двадцать метров. Гудин, со своей тройкой остаёшься здесь до конца нашего выдвижения к месту боя. Пулемётчик и снайпер держат под наблюдением соседний хребет, ты у них в обеспечении. «Акведук» постоянно на связи. Обо всём подозрительном докладывать сразу. Рации включены у всех, особенно это касается Маркитанова. (Димарик недовольно мотнул головой, но промолчал.) — Головной дозор занимает позиции и остаётся в охранении до конца осмотра. Тройки ядра проводят осмотр местности и занимают оборону в своих направлениях. Старшие прибывают ко мне с докладом. Всё ясно?

— Да!

— Так точно!

— Чего тут не понятного?

— Ясно!

Похвальное разнообразие ответов. Какой принадлежал Димарику, угадать не стоило и пытаться.

Его обнаружили почти сразу. Он лежал, подломив колени, в небольшой рытвине прямо за поваленным ветрами деревом. Наверное, это дерево и эта рытвина стали той причиной, что его не забрали вместе с остальными убитыми и ранеными. Молодой, едва ли много старше Кузнецовских мальчишек-бойцов, со сплетающейся в небольшую бородку щетиной, он не был похож на обычного мертвеца. Ночная прохлада ещё не дала смерти наложить на его лицо свой уродливый отпечаток, и от этого молодой боевик казался спящим. По-видимому, ему достались первые, выпущенные спецназовцами, пули. Правая рука чеченца по-прежнему сжимала приклад висевшего на ремне автомата, а левая ладонь с согнутыми пальцами застыла на ореховой палке с привязанным на конце и расколотым надвое фонариком. Сразу два смертоносных жала, вошедшие в грудь, пробили его сердце и искромсали легкие.