Сергей Зверев - Военный переворот

— Я хотел заработать, — медленно начал он. — И мне все равно, откуда у нее деньги. Мы в Лагосе, сэр. И если такая возможность есть, почему бы ею не воспользоваться? Понимаю, что вы ее активно ищете. Я мог бы помочь вам в поисках, для меня это тоже важно: не люблю, когда меня пробрасывают. Она хитрее вас, ваша дочь. И тоже, как и многие здесь, хочет нажиться на войне. Видимо, это наследственное.

Он развел руками.

— Ты тут что, трепаться о морали намерен? — Сытин заскрежетал зубами. — Если тебе известно, где она, а ты здесь дурака валяешь, учти: я тебя предупредил.

— Кроме меня, никто не поможет вам ее найти, — почесал ухо Мишель, не обращая внимания на изменение настроения Сытина. — Так что, уважаемый, попросил бы разговаривать со мной повежливее. Я-то могу, по крайней мере, хотя бы предполагать, куда они направлялись. В отличие от всех вас.

— Они? — переспросил Сытин. — Кто «они»?

— Неужели вы думаете, что она провернула все это одна? Конечно, ей помогали.

— Кто? — Сытин смотрел в упор на Мазура, будто стараясь глазами вытащить из него такую важную информацию.

— Этого я точно не знаю, — отрицательно покачал головой легионер. — Я вообще до последнего момента верил в то, что ваша дочь со мной искренна. Мне показалось, что она нуждалась в помощи, и поэтому я помогал ей, но только до какого-то момента. Затем ей помогал уже кто-то другой. Вот с ним она и уплыла на катере.

— С кем? — взволнованно спросил Краевский.

— А вот кто ее подобрал, я не разглядел! — ответил Мазур.

— Хорошо, — сказал Сытин. — Посиди пока минутку, отдохни.

Он отвел в сторону Краевского, и они минуту поговорили, очень тихо.

— Я так понимаю, — обратился Сытин к Краевскому, — у нас нет другого выхода. На правительство надежды мало, как и на других.

— Думаю, мы можем заключить некое соглашение с этим миротворцем. — Последнее слово Краевский процедил сквозь зубы. — Почему бы и нет?

— Да. Без него мы ее не найдем. Я поручу его тебе.

— Хорошо.

Они вернулись к Мазуру.

— Значит, сделаем так! — сказал ему Сытин очень медленно и веско. — Ты действительно поможешь найти дочь?

— Я постараюсь, — кивнул Мишель. — Это и в моих интересах. Но меня ищут в миротворческом легионе.

— Я обещаю прикрыть твою самодеятельность, но только после того, как Ольга будет обнаружена. Ну, скажем, сделаем так, будто легионера миротворческих сил удерживали в плену повстанцы. Такая версия тебя оправдает?

— Вполне.

— Для ведения поисков и контроля к тебе будет приставлен мой заместитель.

— Надеюсь, я могу рассчитывать на определенное вознаграждение? — пристально глядя в глаза Краевскому, спросил Мишель.

— Я рад, что ты двигаешься в нужном направлении, — ухмыльнулся хозяин виллы. — Да, я тебе заплачу. Сумма вознаграждения, надеюсь, тебя удовлетворит.

— Не сомневаюсь, сэр.

— Тогда приступаем. Иди, тебя проводят.

Мазур встал со стула, медленно повернулся и вышел из комнаты.

Палящие солнечные лучи, казалось, хотели вскипятить воду в реке. В это время дня все вокруг изнывало от небывалой жары. Не сказать, чтобы для этих мест подобная погода была редкостью, но такой солнечной бани было достаточно, чтобы свалить с ног роту солдат. Существует такая легенда, сложившаяся еще столетия тому назад, во времена вторжений европейских колонизаторов. В ней рассказывается о том, что вначале были созданы африканцы, а потом уже появилось Солнце. Люди, живущие на этом континенте, и придумали его, как защитный механизм от всех захватчиков-чужаков, как будто предчувствуя скорую экспансию белокожих дьяволов на свой благословенный материк. И каждый раз не без удовольствия они замечали, что этот механизм работает.

Так было и в этот раз. В испепеляющем зное африканского солнца, на равнине, постепенно превращающейся в песчаный речной спуск, копошился армейский муравейник. Это был лагерь повстанцев, созданный по всем правилам военного дела. Река, к которой примыкал лагерь, была сейчас пуста. Грабежи и разбои повстанцев на речном транспорте отпугнули большую часть желающих плыть на этом участке. Ниже по течению устье реки представляло собой сильно разветвленную речную дельту, раздробленную на десятки и сотни больших и малых рукавов.

Дикие, почти нетронутые места и практически полное отсутствие людей в этих краях превратили дельту в заповедник. Заповедник природы и неизвестностей. Про это место доподлинно известно было только, что там водится множество самых разных гадов — от крокодилов до огромных змей. Поэтому в этих местах из европейцев могли обитать люди только одного сорта — зоологи. Да и то — нежные европейские тела слишком быстро плавились от чудовищного солнцепека, а вечные испарения гнилого болота превращали это место в «баню смерти». Не говоря уже о всяких мелких неприятностях вроде москитов и прочей мелкой твари, гиппопотамы и огромные древесные змеи были регулярными источниками неудобств, а порой становились причиной частичного вымирания исследовательских поселений.

Учитывая эти особенности местности, Онигминде принял верное решение о размещении лагеря с подветренной стороны скалистого холма. Расположив его в форме вытянутого ромба, он по всем правилам военного ремесла перво-наперво выставил дозоры по четырем углам — они размещались в наскоро сколоченных бамбуковых дозорных башнях. Благо, повстанцы знали свое дело — ведь почти все они были коренными африканцами. Поэтому подобный фронт работ не отнял много времени у внушительного военного отряда.

Старые беззубые шаманки с пепельно-серыми высохшими телами и глазами почти без зрачков говорили много интересного и страшного о рождении Онигминде. Что это проклятие, что он появился на свет в тот день, когда Черные Боги вышли из затмения и прокляли всех родившихся в тот день малышей племени. И в самом деле, из нескольких сверстников того дня до совершеннолетия дожил лишь будущий грозный предводитель повстанцев. Его всегда недолюбливали на малой родине из-за странной отметины под левой лопаткой — она напоминала шрам, оставленный укусом серой гадюки. Укус этой змеи очень опасен, а для ребенка — верная смерть. Но откуда взяться шраму на теле ребенка, только что вышедшего на свет божий из безопасной утробы матери? Этого шаманки никак не могли понять. А чего люди, не испорченные цивилизацией, не понимают, того они боятся. Так уж повелось.

В итоге в возрасте шестнадцати лет, к моменту наступления классического совершеннолетия, Онигминде был изгнан советом деревни за злодеяние, совершенное среди своих же. «Проклятый» подросток не смог справиться с элементарным чувством и из-за ревности убил, по-нашему говоря, кузена своей возлюбленной. Старые ведьмы предсказали ему страшную смерть и нечестивую жизнь, но уже тогда своенравный и горделивый Онигминде только надменно плюнул на брюзжание этих «гнилых лиственниц».