Сергей Зверев - Легионер

Следующий взрыв оказался роковым — автобус перевернулся набок. Выстрел из миномета попал точно в цель. Из салона донеслись вопли детей.

— Сволочи, что делают! — пробормотал сержант миротворцев, оглянувшись назад. — Пускай бы по нам стреляли, но ведь дети!

— А для них все равно, дети или нет, — ответил лежащий рядом солдат. — Уж такие сегодня войны. Главное, побольше страху нагнать. А там, как известно, транспорты с беженцами начинают покидать целые районы.

Тем временем стрельба стихла так же внезапно, как и началась. В горах вновь воцарилась тишина, нарушаемая только стонами и плачем детей.

Водителю автобуса, у которого не выдержали нервы, надеявшемуся переждать беспокойное время в более безопасном месте, так и не удалось реализовать свою идею. Он лежал за автобусом навзничь. На лице застыл ужас, а спину его пересекала автоматная очередь. Жертве достались три пули, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы прервать жизненный путь беглеца.

— Ну, что там? — крикнул сержант.

— А что ты хотел в такой ситуации?! — слышались голоса. — Есть жертвы.

Солдаты вытаскивали детей через разбитые стекла. Многие пострадали. Большинство плакали, кто-то стонал, кто-то лежал на руках без сознания. Окровавленные лица рассказали бы больше, чем любые цифры и теоретические раскладки в отчетах по конфликту в Косово.

Миротворцы пострадали не меньше. Среди солдат четверо были ранены и трое убиты. Особенно не повезло солдату, погибшему последним: взрывом миномета ему оторвало ноги. Когда его принесли на перевязку, он еще дышал. Однако потеря крови была слишком большой — солдат умер на руках у товарищей.

Горы вновь дышали тишиной и прохладой. И если бы не подбитые машины, трудно было поверить в то, что еще несколько минут назад здесь все сотрясалось в грохоте взрывов. Неизвестный противник исчез бесследно. Бандитам ночные горы были, похоже, прекрасно известны. Здесь нечему было удивляться — скорее всего, большинство из них был местными и знали эти места как свои пять пальцев.

— Что на связи? — обратился сержант к связисту.

— Помощь будет через полчаса, сэр! — ответил связист. Его тоже зацепило: левая рука белела свежей повязкой.

Спустя несколько часов место трагедии переменилось кардинально — сигналы о бедствии достигли своих адресов. Вой карет «Скорой помощи», подъезжавших одна за другой, противно звенел в ушах. Из машин с красными крестами выпрыгивали врачи, санитары и отправлялись к детям. Работы здесь хватало. Хотя все обошлось не так плохо, если, конечно, можно было так сказать.

«Скорые» принимали в свои салоны пострадавших ребятишек. Все получили свое. Кто-то отделался царапинами и ушибами, а примерно треть детей пострадала от пуль. Были убитые и раненые. Детские тела, накрытые простынями, поспешно увозили по горной дороге. Живых и легко пострадавших усаживали в автобусы и также отправляли побыстрей отсюда. Ошеломленные дети, окровавленные, в изорванных одеждах, садились в автобусы, стараясь быстрее покинуть это страшное место. На их перепачканных лицах были самые разные выражения: от дикого ужаса до тупой безразличности, вызванной глубоким шоком.

— Да, — комментировал пожилой врач, наблюдая невеселую картину, — сколько работаю, насмотрелся всякого. И из-под горящих обломков людей принимал, и разорванных на части сшивать приходилось, но вот к детским трагедиям привыкнуть никак не могу.

Его коллега вздохнул.

— Я тоже все понимаю: война там, выяснение отношений взрослых людей, но при чем здесь дети? — Он со злостью плюнул и замахал руками.

— Эй, куда же вы носилки-то заносите! — возмутился он. — В следующую машину, в следующую!

— Мама! — зарыдала девочка на носилках.

Ей уже успели кое-как вытереть лицо, залитое кровью, но еще недавно белоснежное платье было покрыто багровыми пятнами. Причем кровь была не своя, а соседа справа. Мальчик, сидящий рядом в момент обстрела, вдруг уткнулся ей в плечо, заливая ее кровью. Выйдя из первого шока, она с ужасом увидела перед собой открытое чрево машины.

— Нет, я не хочу больше в автобус, мне страшно!

Несчастного ребенка занесли в машину, стараясь как-то успокоить, но сделать это без укола оказалось невозможно. Лишь после инъекции она смолкла.

Свет прожекторов заливал место происшествия. Кого здесь только не было: врачи, военные, журналисты…

Последние подкатили сразу на трех машинах. Это надо было видеть: работники прессы, словно выполняя нормативы, опрометью посыпались из редакционных авто и как ужаленные принялись бегать, высматривая лучшие места. Специфика работы требовала скорости и оперативности, работа шла на опережение.

Место трагедии оцепили растяжками пояса безопасности. Несколько представителей командования военных вполголоса обменивались какими-то замечаниями, указывая на остатки того, что еще совсем недавно было машинами.

— Когда вы прибыли?

— Совсем недавно. Сообщение было нами получено еще два часа назад, но вы же сами знаете, пока сюда доберешься…

— Да, это не улочки Женевы.

Картину деловитости и серьезности нарушило появление местных албанцев. Крики, издаваемые ими, быстро переросли в вопли. Женщины голосили, плакали, бросались на оцепление, заливаясь слезами. В воздухе слышались проклятия. Мужчины с темными от гнева лицами разражались гортанными выкриками. По методу исключения местное население было уверено, что детей убивали сербы.

— Ублюдки! Мы вам еще отомстим!

— Будьте вы прокляты!

— Вы посмотрите, они пришли, уже будучи уверенными, что все это совершили сербы, — усмехнулся один из военных. — Вам не кажется это странным?

— Да, действительно, забавно выглядит, — согласился собеседник.

— Проклятые сербы! Убийцы! — разлетались вокруг звуки десятков голосов.

— У них же здесь страна мести. Если что — вырежут всю семью.

— Да, вот ведь нравы…

Мужчина в погонах закурил сигарету. Он уже навидался всякого на своем веку. За год службы в этом беспокойном крае пришлось насмотреться на такое… Он присутствовал при эксгумации трупов расстрелянных и захороненных в горах. Он наблюдал последствия обстрела албанских деревень. Он разглядывал древние иконы с выколотыми глазами в разрушенных албанскими боевиками-учкистами сербских храмах. Но это был новый, не встреченный ими доселе эпизод кровавой междоусобной бойни в таком красивом крае. Там, где, казалось бы, могли спокойно уживаться и сербы, и албанцы, и православные, и мусульмане. Там, где сама природа настраивала на мирный лад. Но вместо этого он уже привык видеть кровь, разрушения и трупы. Часто обезображенные до неузнаваемости…

Тем временем журналисты развернули свою деятельность. Представители двух каналов, вольно или невольно соперничая между собой, торопились слепить сюжет. От мелькания представителей прессы рябило в глазах. Спешно были установлены камеры, и перед ними, словно два брата-близнеца, стали репортеры. Разница была разве что в комплекции. Если один из них был человеком упитанным, то второй — худощавым. Впрочем, ни тому, ни другому это не помешало с пулеметной быстротой выговаривать отрывистые фразы. Все дело было в том, что та самая картинка — пострадавший автобус — лучше всего была видна из одного и того же места, поэтому соперничающие организации волей-неволей вынуждены были находиться рядом. Злобно поглядывая друг на друга, они вели свои героические репортажи.