Юлия Латынина - Саранча

Губернатор Жечков закрыл глаза, чтобы не видеть своей разъяренной супруги, скандалящей прямо на глазах охранников и прислуги. Впрочем, прислуга — пятидесятилетняя полная Марь Иванна — к подобным сценам уже привыкла и временами даже тихо жалела губернатора.

Дело происходило утром 28 февраля в загородной резиденции губернатора — красивом трехэтажном особняке с десятью гектарами прилегающей территории, окруженной бетонным забором с нерушимой колючкой. Ругань Марины в последний месяц звучала постоянно, и объяснялась она не столько даже материальными соображениями, сколько весьма интимной причиной: вот уже четыре месяца, как губернатор ночью не залезал на губернаторшу. Обидней всего Марине было то, что муж ее, неисправимый бабник, на работе был постоянно окружен красивыми секретаршами, да и после работы нередко возвращался в резиденцию в два-три часа ночи, благоухая спиртным и женскими духами.

Атмосфера в доме не способствовала уверенности Жечкова в победе: к тому же слухи о домашних скандалах и о том, что губернатор сидит под каблуком у жены, постоянно просачивались из резиденции, а кто в России будет уважать мужика под каблуком?

Марина была красивая еще женщина — сорокалетняя ухоженная дама с правильными чертами лица и ярко накрашенными губами, и губернаторское пренебрежение было ей тем более обидно, что выглядела она гораздо лучше мужа, расплывшегося на канцелярской работе и слегка облысевшего.

— Отстань ты, ради Бога, — сказал Жечков, — ну какая коммуналка? Четыре комнаты, сто метров, проживем, как люди… И вообще мне работу в Москве обещали, если что…

Марина хлопнула дверью. Губернатор уныло доедал яичко. Начальник его охраны Кононов, крупный мужик лет пятидесяти, подрастерявший здоровье в бесконечных гебешных караулах, со вздохом тронул босса за плечо:

— Виктор Гордеич, ехать пора.

Ненавистная черная «Волга» уже пофыркивала разболтанным двигателем у самого крыльца губернаторской резиденции.

Жечков забился на заднее сиденье, покрутил шеей, раздергивая слишком плотно завязанный галстук, и уныло сказал:

— Господи, да когда ж это кончится! Ты бы ей хоть любовника нашел, Антошка…

Кононов не отвечал.

— Что там еще?

Кононов молча подал ему свежий выпуск «Тарского вестника» — популярной городской газетки, спонсируемой комбинатом «Заря». Точнее, в свое время, еще когда комбинат и губернатор дружили друг с другом, комбинат предложил Жечкову избавить областной бюджет от утомительной нагрузки по содержанию «Тарского вестника», а в обмен попросил губернатора уступить ему местную типографию. Мол, обладая типографией, мы снизим издержки газеты да и на другие средства массовой информации влияние оказывать сможем…

Губернатор типографию уступил и теперь имел, что имел: «Тарский вестник» в каждом номере обливал его грязью и, будучи формально независим от комбината, печатался в типографии за цену втрое меньшую, чем та, что платил верный губернатору «Вечерний Тарск».

Вот и сегодня в поганой газетенке на первой странице был опубликован снимок какого-то роскошного трехэтажного особняка, выстроенного в заповедном Каменном Бору, в пяти километрах от деревни Затохино. Особняк был еще не до конца закончен — в проемах окон не хватало рам, на дворе аккуратно громоздились кирпичные кучки.

В статье саркастически сообщалось, что сей «охотничий домик» был обустроен для высших должностных лиц области, а все деньги, отпущенные району на газификацию деревни Затохино, пошли, увы, отнюдь не на деревню, а именно на подвод коммуникаций к симпатичному домику.

Под «высшими лицами» прозрачно имелся в виду сам губернатор, но Жечков знал, что это не так: домик был выстроен по распоряжению его первого зама Ивакина. Рядом красовалось еще одно фото, на котором изображался какой-то жуткий полуразвалившийся сарай. На крыльце сарая копошилась укутанная в тряпье старуха. Под сараем была подпись: «Так живет простой народ». А под дворцом соответственно: «Так живет начальство».

Губернатор знал, что в статье все — совершенная правда и Ивакин действительно крал деньги и построил на них домик. И еще он знал, что не выгонит Ивакина. Во-первых, потому что Ивакин был профессионал и умница и работника такого уровня у губернатора даже близко не было, во-вторых, потому что Ивакин был старый друг еще завлабовских времен, а Жечков друзей не сдавал. И в-третьих (и самых главных), потому что мелкий и глупый вред, который нанес бюджету Ивакин, выстроив себе дачу, был несоизмерим с системным вредом, проистекающим, к примеру, от губернатора близлежащей Вятской области, который методично банкротил все, какие были под рукой предприятия, нагло забирая себе их финансовые потоки и перекрывая кислород любому хоть сколько-нибудь самостоятельному директору.

Но ужас заключался в том, что про дворцы народ понимал хорошо, а про банкротства — не понимал совсем, и Жечков нигде и никак, ни в каком выступлении не смог бы разъяснить, почему трехэтажный дворец — это не очень страшно, а вот захват Кировочепецкого химкомбината, с которого прежнего директора выводили чуть не с ОМОНом, — это, напротив, очень страшно…

Губернатор появился в зале заседаний областного собрания в самом скверном расположении духа и мутным взором обвел постепенно заполняющийся зал. Первыми в зале оказались журналисты и помощники — в отличие от других глав администраций, Жечков прессу никогда не гонял и сделал максимально открытыми все мероприятия власти, будь то еженедельное совещание глав районов по вторникам или заседания областной Думы. Сейчас за это приходилось жестоко расплачиваться — журналисты приходили на заседания, записывали все глупости, которые там говорились (а на любом заседании говорится семьдесят процентов глупостей), и аккуратно эти глупости публиковали с едкими комментариями…

Жечков совершил стратегическую ошибку — вместо того чтобы войти в зал последним через особый вход, он вошел в числе первых, и ошибка была тут же наказана. Едва он занял свое место за длинным небогатым столом, как журналисты снялись со своих стульев, словно стайка гуппи, которой в аквариум насыпали корм, и метнулись к губернатору.

— Что вы ожидаете от нынешнего заседания? Утвердят ли депутаты бюджет?

Это говорила хорошенькая девчушка лет двадцати, с толстой косой и в кожаной короткой юбочке.

«Я ожидаю, что меня затрахают, — захотелось сказать Жечкову. — Что на трибуну один за другим поползут все депутаты-коммунисты, и все мэры обездоленных городов, и два платных депутата „Зари“ и что все они будут говорить, какой плохой у меня бюджет и как я смел ограничить дотации на сельское хозяйство, каковые дотации все до копейки разворовываются Яшей Синельниковым, директором АО „Тарскхлебопродукт“. А бюджет, если говорить честно, действительно хреновый и воровской, только меня будут ругать не за то, что он слишком воровской, а за то, что он недостаточно воровской, и что украсть в нем можно всего лишь четверть, а в соседних областях давно крадут две трети».