Юлия Латынина - Саранча

— Слюшай, какой Спиридон? — зашелся криком хозяин «Искры». — У меня три ларька, я Спиридона ни разу не видел, мне его бригадир год назад нос разбил, разве Спиридон придет сюда прятаться? Какой русскый будэт прятать ствол у мингрел, если мингрел каждый день СОБР навещает?

Саня снова что-то сказал, вынул из-за пазухи бумажку и отдал ее незадачливому кавказцу. Хачик читал несколько минут, шевеля губами.

— И ныкакой проверка не будэт приходить? — с надеждой спросил хачик.

— Мы что, больные, что ли? — отозвался Санька.

— Так пачему нельзя было сразу сказать? — спросил хачик. — Зачэм анаша искать, а? Зачем тры раза прыходить?

Яша Царьков вошел в кабинет.

— Побеседовал? — громко спросил он Саньку. Тот как-то досадливо поморщился.

— Дай-ка документ, — попросил Царьков коммерсанта. Тот поспешно повиновался.

Бумажка, которую Царьков держал в руках, была украшена логотипом главы администрации Винницкого района. Первая часть бумажки была повествовательной. Неизвестный автор на живом канцелярском наречии трогательно описывал будни милиции, обреченной на бедность, сирость, и техническое отставание, выражающееся в невозможности догнать шестисотый «мерс» авторитета на проржавевшей патрульной «шестерке».

Вторая часть бумажки предлагала всем коммерсантам Винницкого района, в целях защиты своих предприятий от рэкета и добровольного укрепления законности, жертвовать некоторую толику доходов в областной внебюджетный фонд «Правопорядок», деньги из которого пойдут на материально-техническое обеспечение сотрудников МВД.

В заключение на бумажке указывался номер счета в небольшом местном банке, председатель правления которого был тестем Молодарчука, куда и предлагалось перечислять деньги.

— Очень правыльный документ, — сказал коммерсант, — какая мне разница, кто меня будэт оберегать? Менты или бандиты? Только что, нельзя было культурно прийти и сказать? Я что, такой глюпый, что ли?

Царьков молча положил бумагу на стол и вышел из кабинета. Через минуту за ним выскочил Санька.

Царьков стоял у входа на склад, неторопливо щелкая зажигалкой. Огромный дуб посреди двора тянул изломанные сучья к небу, и где-то в середине этих сучьев запуталась большая желтая луна.

— Ты что, Яша? — спросил Синицкий.

— Я не понял, Санек. Мы ловим Спиридона или мы ставим «крышу»?

Саня как— то криво пожал плечами.

— Яша, — сказал он, — так же не бывает, чтобы везде был сортир, а ты бы сидел посередь сортира, весь белый, как рафинад. А «БМВ» на «козле» действительно не догонишь.

Царьков выкинул в снег сигарету, дернул краем рта и полез в патрульный «уазик». «Ты не работаешь на закон, гы шестеришь на Гришку Молодарчука», — вспомнил он слова Колунова.

Валерий вернулся в Тарск во вторую неделю марта глубоко под вечер. Московское шоссе шло, почитай, мимо самого дома Игоря, и Нестеренко свернул на обледеневшую, слегка присыпанную рыжим песком дорогу. Окна бывшего дома Игоря мягко светились, в раскрытых воротах стояла черная «Волга» — служебная машина Санычева.

Валерий велел ребятам подождать его в машине и поднялся на крыльцо. Дверь дома была заперта, и Валерий надавил на звонок. Но звонок, видимо, испортился — во всяком случае, Валерий ничего не услышал, и дверь ему никто не отворил. Валерий постучал — тоже без толку. Нестеренко вздохнул и пошел вокруг дома по узенькой ледяной ложбинке, выдолбленной падавшей с крыши капелью. Освещенное окно находилось сбоку — это была кухня. Занавески были раздернуты, Виктория Львовна, в белом передничке и черной юбке, жарила на сковородке курицу. Рядом стоял Санычев и что-то говорил ей. Нестеренко уже поднял руку, чтобы постучать в окно, но тут Санычев молча обнял женщину, развернул к себе и стал исступленно целовать, Виктория Львовна сначала упиралась, а потом заплакала и начала отвечать ему тем же. Нестеренко стоял в ночной темноте в полуметре от окна, и глаза женщины, сияющие и грустные одновременно, глядели, казалось, прямо на него.

Она держала на весу жирные от курицы руки осторожно, видимо, опасаясь запачкать ими костюм директора, а Санычев опустился на колени и стал торопливо развязывать тесемки передника.

Валерий неслышно отошел от окна. Вернувшись на дорожку, он внимательно оглянулся: снег на участке лежал еще в полметра высотой, но оттого, что Валерий шел не по снегу, а по ледяной корке вокруг дома, следов его на корке не осталось.

— В гостиницу, — коротко приказал Валерий, садясь обратно в джип.

— Что, перетер с директором, — поинтересовался Муха, кивая на санычевскую «Волгу».

— Потом. Ему сейчас не до меня, — неопределенно ответил Валерий.

Дверь квартиры Яши Царькова была прикрыта неплотно, и сквозь нее доносилось гудение телевизора. Валерий несколько раз позвонил в дверь, а потом толкнулся и вошел.

Царьков сидел за усыпанным крошками столом на крошечной кухне, и посреди этого стола располагалась неприступная и стройная, как фригидная манекенщица, бутылка водки. Кроме бутылки и стакана, на столе ничего не было. На подоконнике орал старенький телевизор, весь в рябых сполохах.

— По ком поминки? — спросил Нестеренко, подходя к столу и опасливо нюхая содержимое стакана. Царьков поглядел на него мутными глазами.

— А где вас, собственно, черт носил, Валерий Игоревич?

— А тебе что?

— Просто помнится, вас отпускали под подписку о невыезде.

Сазан развел руками.

— Дела. Срочные переговоры и важные контракты.

— У вашего брата когда срочные переговоры, свободная жилплощадь в моргах резко уменьшается… Новость слышал?

— Какую?

— Наши доблестные правоохранительные органы в результате оперативной работы блестяще раскрыли самое громкое заказное убийство в Тарской области — убийство главного технолога завода «Заря» Игоря Нетушкина.

— И кто же…

— Как кто? Некто Когут Павел Спиридонович, безработный, дважды судимый. Общеизвестное наименование — Спиридон.

— А какие доказательства, что это он? — усмехнулся Валерий.

— Помилуйте, Валерий Игоревич? Вот уж от кого не ожидал, так это от вас. Промеж вас такая любовь да согласие были, что наши местные гробовщики уже заранее руки потирали и расценки готовились поднимать…

— Так какие доказательства?

— На комбинат он наезжал? Он. Игорь его по морде пытался съездить? Его. Лесько, который в тебя стрелял, — его кадр? Опять-таки его…

— И кто исполнил Игоря?

— Лесько.

— А что ж ты говорил, что он пьяный был?

— А это чьи были показания, что он пьяный? Трех оперов из седьмого отделения? Так их вызвал к себе зам Молодарчука и в ходе непродолжительного разговора установил, что ничуть он пьяный не был, а притворялся, а врали они затем, чтобы выгородить коллегу…