Виктор Мясников - Изумруд – камень смерти

– Чего уперлись! – заорал Барсук, размахивая коротким обрезом. – Давай вперед! – Подскочил к собаководу. – Гони своего барбоса!

– Не-е, – добродушно усмехнулся дядька, размазывая комаров по потному лбу, – бесполезняк, пока насухо не отполирует, банку не бросит. Я уж знаю.

Еще бы ему да не знать! Ленивый выпивоха сам приучил пса подбирать всякие отбросы, поскольку не мог прокормить на свои случайные заработки. В последнее время овчарка сама начала зарабатывать, охраняя платную автостоянку, но хозяин почему-то решил, что это ему на водку. Не избалованный приличным кормом кобель действительно минут пять со всей тщательностью болтал на языке жестянку, а потом еще минуты три с довольным видом облизывал морду. Вся команда бойцов в это время устало валялась на земле, отдыхая. Даже Барсук присел под сосну, хоть и не прекратил ругаться. Не привыкли ребята такие кроссы бегать, да еще в гору. Наконец собака прекратила послеобеденный туалет, завиляла хвостом и выжидательно уставилась на хозяина, готовая продолжать погоню.

– След! Ищи! – гаркнул хозяин, к этому времени едва успевший отдышаться, обреченно махнул рукой и запыхтел дальше.

Минуты через полторы собака остановилась и сунула нос под поваленную осину. Ее заинтересовали находившиеся там предметы, судя по запаху, оставленный тем же человеком, чей след она вынюхивала. Но одутловатый хозяин, глаза которого заливал едкий пот, ничего интересного в сухой листве под осиной не увидел, дернул поводок, слегка шлепнув им овчарку по спине, и скомандовал:

– Вперед! Ищи!

Собака рванулась с места, увлекая за собой хозяина. Она даже не почувствовала леску, протянутую поперек дороги. Тонкая прозрачная нить упруго взвилась. Бегущий вслед за овчаркой хозяин успел заметить краем глаза улетевший в сосновую чащобу деревянный клинышек, сверкнувший оструганным бочком, и понесся дальше большими шагами. Даже громкий треск слева не привлек его внимания. Сзади бежала орава бойцов, и треск стоял такой, что только взрыв гранаты мог выделиться в общем шуме.

Каким бы коротким ни был обрезок огнепроводного шнура, оставленный Вовцом в пироксилиновой шашке, скорость горения его оставалась прежней – один сантиметр в секунду. За те несколько секунд, что прошли от удара стальной иглы в капсюль патронной гильзы до взрыва детонатора и всей шашки, собака и ее хозяин успели отбежать шагов на двадцать и оказались ниже по склону, да еще прикрытые выступом этого самого склона. Их даже не оглушило как следует, только перепугало и обсыпало сбитыми сучьями. Бомба взорвалась в центре растянувшейся цепочки бойцов, пробегавших между длинной поваленной осиной и стеной соснового подроста.

Осина лежала давно, так что кора успела полопаться и облезть кусками, а древесина сделалась серой и ломкой. Взрыв разбил ствол на куски и получившиеся поленья расшвырял по сторонам в облаке огня и дыма. Когда дым рассеялся, а ветерок снес в сторону облако пыли, древесной трухи, сухих прошлогодних листьев и убитых муравьишек, погибших вообще ни за что, открылась картина разрушений и потерь.

Один из бойцов сидел на земле с белым, как свежая простыня, лицом и обеими руками удерживал расползавшийся живот. Он переводил непонимающий взгляд с одного приятеля на другого и словно хотел что-то спросить, но не решался. Сучковатое полено пронеслось мимо него, но один острый, торчащий в сторону сучок полоснул по животу и, будто скальпелем, распластал от бока до бока как раз над поясной резинкой спортивных шароваров. Куртка, чтоб было не так жарко бежать, была расстегнута, и голое брюхо оказалось совершенно открыто. Вообще-то парню здорово повезло. Будь сучок не такой острый, рана оказалась бы рваной, а тут получился замечательно ровный, щадящий разрез – кожу и слабые мышцы брюшного пресса распластало, а внутренние органы не задело. Но они, словно обрадованные таким исходом, так и лезли наружу, особенно кишки. Вот их-то и сдерживал боец скользкими от крови ладонями.

Другого швырнуло в сосновый подрост, как куль с картошкой. Этот, наоборот, сам обломал кучу сучьев, пробив в густом лапнике целую просеку, в конце которой с трудом пришел в себя. Исцарапался здорово и штаны порвал, но никаких серьезных травм и увечий не получил. Только потерял мелкашечный револьвер. Так и не нашел потом, сколько ни старался.

Третьему полено прилетело в голову. Он получил снизу в челюсть и оказался в глубоком нокауте. Удивительно, как ему вообще башку не оторвало? Когда очнулся, то чуть не захлебнулся кровью, наполнившей рот. Попробовал его открыть и взвыл от адской боли. Схватился рукой и почувствовал, как нижняя челюсть распадается на части. Наклонился и между бесчувственных губ слил кровь и половину зубов. Раздробленная челюсть обвисла, как у бульдога, и он придерживал ее рукой, скуля, а из глаз катились слезы. Очень ему себя стало жалко.

Еще один парнишка лежал вниз лицом и не шевелился. Голую спину сплошь покрывала кровь, словно взрывом с него содрало кожу, осталось только розовое кровоточащее мясо. Он выглядел страшнее всех, и приятели даже сперва подумали, что он мертв. Но малый вдруг застонал, заныл и зашевелился. Начал жаловаться, что спина болит. Оказывается, когда он уже пробежал мимо мины и находился к ней спиной, в его сторону взрывом выбросило некоторое количество грунта. Разные песчинки, камушки, крошки, сучочки, иголочки, обломочки и прочая мелкота здорово посекли голую спину, густо вонзившись, местами глубоко проникнув под кожу, создав своеобразную абстрактную татуировку.

Но сразу после взрыва, когда все оцепенели, а облако пыли и лесной трухи застилало обзор, рябой Барсук подумал, что в его банду метнули гранату. Он бросился на землю и испуганно заползал между сосен, не зная, откуда могут напасть. Потом почему-то решил, что гранату кинули снизу, а, может, просто ему было удобнее контратаковать вниз по склону. Он вскочил и заорал, прячась за стволом сосны:

– Твари! Падлы! Всех поубиваю! Порву, как тапочки!

И с громкой матерщиной принялся поливать свинцом из обреза кусты можжевельника и старый выворотень, выбивая из сухих корней комья удерживавшейся там земли. Банда, точнее, те, кто был в состоянии, поддержали его жидкими хлопками из полусамодельных револьверов и еще более крутым матом. Через тридцать секунд боевой дух увял, поскольку противник не отвечал и не появлялся, да и спрятаться ему было тут совершенно негде. И все, прекратив попусту жечь порох, обратились к пострадавшей братве. Правда, собаковод, который побаивался вида крови, еще побегал со своим псом вокруг места происшествия, хотел обнаружить врага. Но овчарка никого не учуяла и, помахав хвостом, легла отдыхать, вывалив длинный узкий язык. Ей, похоже, надоела эта беготня по лесу.