Кирилл Казанцев - Тебе конец, хапуга!

Возбуждение режиссера передалось даже омоновцам. Хоть они и не обязаны были этого делать, но принялись топтаться сапогами по клумбе, уничтожая цветы, крушить фаянсовый умывальник топорами. Оператор уже возносился на кране, припав к окуляру.

– Что-нибудь белое мне выставите, чтобы цветоделение отрегулировать, – просил он, но его услышала лишь Мокрицкая, потому как, очутившись на съемках, тоже слегка «отравилась» искусством.

Она рванула на груди жилетку, обнажив белоснежную блузку.

– Такой белый цвет вам подойдет? – крикнула она оператору.

Тот развернул камеру, прицелился на грудь молодой особы и вскинул ладонь – мол, подойдет, все в порядке.

Съемочная группа работала слаженно и быстро. Уже вертел лопастями ветродуй, рокотал дизель лихтвагена. Оператор регулировал обороты, ведь нужен был не ураган.

– Мотор! – закричал в мегафон Карпов и покосился на небо, проверяя – не слишком ли низко стоит солнце.

Под объектив камеры выбежала ассистентка, щелкнула электронной хлопушкой и тут же убежала из кадра.

– Огнемет пошел, огнемет! – Голос Карпова гремел в притихшем дачном поселке, и он вполне мог бы обойтись без мегафона.

Пожарный расчет эмчеэсников застыл у машины, готовый в случае чего отрезать огонь, если будет угроза, что его перебросит на соседние здания. Ранцевый огнемет плюнул огнем. Пламя ударило под крышу.

– Еще! Еще! – ревел страшным голосом Владимир Рудольфович. – Поддайте жару!

Изба занялась. Смолистые бревна зардели углем. Лопнуло и рассыпалось от жара оконное стекло. Ветродуй вгонял пламя внутрь дома. Огненные языки уже лизали крышу. Стрелял и разлетался огненными брызгами старый шифер. Адски горячий воздух волнами накатывал на людей, заставляя их отступать. Режиссер восседал в своем походном кресле и смотрел на пожар с видом римского императора Нерона, созерцающего зрелище подожженного по его приказу Вечного города.

– Хорошо получается? – осведомился у маэстро Пефтиев.

– Лучше некуда, – отозвался Карпов. – Внушает. В фильме сцена пойдет под музыку – болеро Равеля. Пламя и оркестр. А потом тишина. Звенящая тишина. Я уже вижу конец сцены. Наплывает дым, и тишину пробивает тиканье часов. Символ уходящего времени, утекающей жизни. Дым рассеивается, и зритель видит крупно – на обгоревшей груше в саду возле черных головешек висят простенькие жестяные ходики. Они почернели, краска на них вздулась. Тик-так, тик-так… Качается и затихает маятник.

– Вы это видите? – шепотом поинтересовался Пефтиев.

– Так же четко, как вас, – тихо отозвался режиссер, а затем абсолютно буднично обратился к Ларину: – Андрей, мне нужны жестяные ходики, старые, с гирьками-шишками и с кукушкой. Доснимем их завтра.

– Сделаем, – пообещал Ларин.

Ему хотелось спросить: «Какого черта и почему кто-то мог повесить ходики в саду?» Но у кинорежиссеров своя логика. Если он что-то «видит», так оно и будет. «Увиденное» может противоречить логике, но если это красиво смотрится в кадре, то появится и в фильме.

Солнце клонилось к закату, рассыпалась и догорала изба. Жители дачного поселка с тоской смотрели на это невеселое зрелище. Владельца участка омоновцы больше не держали за руки. Мужчина совсем поник, даже временами смахивал слезы, бежавшие из глаз. Дым клубами поднимался к вечереющему небу.

– Снято, – оповестил режиссер.

Киношники загружали аппаратуру в транспорт. Владимир Рудольфович воспользовался приглашением Пефтиева и уже сидел в «Хаммере». Молчаливый дачный народ расходился под хмурыми взглядами омоновцев.

– Я тут неподалеку видал церковку бревенчатую старую, – сообщил кинорежиссеру глава строительного холдинга. – Если вам для съемок надо, то мы можем и ее под снос пустить.

– Церковку жечь? – задумался Владимир Рудольфович. – Нет, наверное, это уже лишнее.

Колонна машин тронулась. В поселке остались лишь пожарники присматривать за догорающей избой. Заливать головешки водой Карпов запретил – собирался вернуться сюда завтра и доснять тикающие на обгоревшей груше ходики.

Ларина в «Хаммер» не пригласили, да и не слишком хотелось ему ехать в сомнительного достоинства компании. Андрей расположился в операторской машине – старом «Линкольне»-кабриолете. Операторы любят использовать американские машины: тяжелые, устойчивые, на них не так трясет.

Уставший оператор сидел рядом с Андреем на заднем сиденье и носовым платком вытирал копоть с лица.

– Только бы пленка в камере от этого жара не спеклась. Жуть какая-то, – жаловался он линейному продюсеру. – А материал ничего получился. Будет из чего выбрать.

– Кажется, у нашего маэстро новый инвестор появится. – Ларин указал рукой на идущий перед ними желтый «Хаммер», за задним стеклом виднелись головы оживленно беседовавших Пефтиева и Карпова.

– Умеет он людям голову задурить – профессия у него такая, – отозвался оператор.

Машины втянулись в мрачный еловый лес. Старые поросшие мхом стволы мощными колоннами уходили к небу. Дневной свет почти не пробивался к земле, и пространство между елями укрывали осыпавшиеся иголки, а не трава.

– Мрачновато здесь, – повел плечами оператор, – как в могиле.

Из автозака, следовавшего в хвосте, доносились голоса омоновцев, обсуждавших недаром прожитый день. В выражениях правоохранители не стеснялись. Беззлобные матерные слова эхом разносились по лесу.

Грунтовая дорога вывела на поляну. Тут стало посветлее.

– Приедем в гостиницу, – мечтательно вздохнул оператор, – достану из холодильничка запотевшую бутылку водки…

Что именно сделает он с этой бутылкой – выпьет в одиночестве или предложит присоединиться к распитию Ларину, – так и осталось загадкой. Договорить оператор не успел. Справа из зарослей орешника неожиданно загрохотала очередь. Такие звуки Андрей последний раз слышал только на полигоне – не из автомата стреляли, бил пулемет.

Колонну расстреливали абсолютно грамотно – сперва головную машину. Первой короткой очередью буквально поразрывало протекторы «Хаммера». Машина осела на правый бок, коснувшись порогом земли. Вторая очередь пришлась по автозаку. Полетели клочья покрышек. Автозак качнулся и завалился на бок. Теперь остальным машинам просто некуда было деться.

– Твою мать, – только и прошептал оператор, сползая с сиденья, чтобы спрятаться на полике.

Ларин распахнул дверку и вывалился на землю, чтобы оказаться прикрытым от стрелявшего «Линкольном». Крупнокалиберный пулемет замолчал. С деревьев падали сорванные листья. Из «Хаммера» с истошным визгом выскочила Ася Мокрицкая и помчалась в лес.

– Выбирайся из машины, пристрелят же, – зашипел на оператора Андрей, искренне опасаясь за его жизнь.