Сергей Зверев - Гавайская петля

Фургончик скрылся из виду.

– Туда, – кивнул Павел на впадину между холмами и закинул за спину сумку.

– Полный Пелопоннес, – проворчал потрясенный Антошка.

– Согласна, сыночка, – вздохнула Дина, которая успела даже накраситься перед прибытием фургона. – Ни кола ни двора, и денег у нас, как всегда…

– Зато мы душевно богаты, тетя Дина, – сказала Алиса. Она всегда принимала сторону Туманова.

– Духовно богаты, – поправила Красилина. – А душевно, девочка, ты будешь БОЛЬНА – причем очень скоро. Мы не успеем объездить даже половину этого крохотного земного шарика.

Наутро Туманов с Алисой добрались на попутках до континентального городка Манреса, а Дина с сыном – до Треопа. А спустя два дня воссоединились на Балеарских островах в городке под названием Сольер.

– Это еще Испания? – крутила головой Алиса, впечатленная красотой побережья и ревом штормового Средиземного моря. На пляжах, растянувшихся вдоль северной части острова, в конце февраля было не очень людно.

– Испания, – ворчал Туманов. – Где ты видела добродушные физиономии пограничников? Да и как бы я волок тебя через таможню? Ты мне кто – жена, дочь, совесть нации? Тебе еще семнадцати нет. Это у Дины Александровны имеются фальшивые бумаги, позволяющие таскать тебя через границу. А у меня таких бумаг нет.

Они встретились тем же вечером, сняли на окраине Сольера половину дома – невысокого, каменного, в глубине кривой булыжной улочки. Мы из Чехии, объяснила Дина пожилой меланхоличной испанке, путая испанские и чешские слова, получаем вид на жительство. А это тянется полгода. Подслеповатую хозяйку не волновали документы постояльцев. Только наличные и порядок в доме. Тишина ее тоже не беспокоила – поскольку помимо подслеповатости хозяйка страдала и глуховатостью. Вариант был почти идеальный. Три комнаты в полном распоряжении. Городок, где никто не станет искать. И документы в дороге они не светили – прибыли в Сольер теплоходом.

– Мне очень жаль, Динка, – сказал Туманов в первую же ночь, – но болтаться по городу не дело. Пусть и дыра, но мало ли. Отсидимся недельку. Вид из амбразуры тоже неплох.

– Не нравится мне здесь, – вздохнула Красилина и с опаской поглядела на старинную ржаво-панцирную кровать, начинающую скрипеть еще до того, как к ней прикасались.

Это было сложное время. Туманова терзали видения, ночные кошмары, он вздрагивал от шорохов, вскакивал по ночам, шлялся сомнамбулой. Динка украдкой плакала. Дети дружно митинговали, а однажды заявили, что если их и дальше будут удерживать в этом захолустье, они демонстративно, по примеру взрослых, станут жить семейной жизнью. Туманов посоветовал им купить стиральную машину.

Прошел месяц – ни единого повода для беспокойства. Прошел еще один. «Поехали в Крым! – осенило однажды Динку. – Опасность миновала. Ты никому не нужен. А если нужен, не станут тебя искать в Малороссии! А у тебя украинский паспорт, киевская прописка. И детям лучше – климат такой же, как здесь, зато вокруг одни русские…»

Он обворчал эту мысль, а потом задумался. Уже апрель. В России, судя по новостям из ящика, ничего экстраординарного не происходит. Кавказ не дымится – протекают какие-то закулисные переговоры. Российские власти подлизываются к Европе и Америке. Орден при деле. «Бастион» разгромлен, а недобитые коллеги вряд ли ищут Туманова, чтобы прикончить. У них своих забот по горло. Есть еще Горгулин с Левицем, но кто сказал, что им в ближайшее время понадобится Туманов? Главное, не совать куда попало кредитные карточки и не увлекаться предъявлением документов в официальных местах.

Мир решительно изменился за последние годы. Но люди в мире остались те же. И зарабатывали как могли. Долгая дорога на автобусе в Мадрид, рейс в Стамбул, а через день он уже шатался по портовым чайханам турецкого Синопа, выискивая парня, который должен был его помнить. Контрабандисты промышляли как ни в чем не бывало. Возили с Украины в Турцию сексуальных рабынь, обратно доставляли одежду, обувь, бытовую технику, наркотики. «Коридоры» менялись, но всегда оставались в наличии. Пограничники и чиновники на обеих сторонах старательно жмурились. Пункты доставки охранялись боевиками мафиозных структур. Рахим, с которым он имел в 2001 году общие дела, грязным промыслом не занимался. Возил тряпки, компьютеры, не брезговал нелегальными пассажирами, по ряду причин не имеющими желания пересекать границу, как все нормальные люди. 20 апреля облезлый катер без опознавательных знаков и с мощным форсированным мотором вынырнул из предрассветного густого тумана и пристал к скалистому берегу где-то в окрестностях Нового Света.

И уже днем они затерялись в ялтинской толпе. Купальный сезон еще не настал, но погода была практически летней, светило мягкое солнышко, зеленели деревья, горели яркими красками цветы, на улицах звучала привычная и «приличная» русская речь. Он радовался как ребенок – хорошела и цвела Динка, поднималось настроение у детей. Они перебрались в Севастополь, сняли ракушечный домик на Северной стороне – с видом на Графскую пристань, Артиллерийскую бухту и курсирующий в центр паром. Все было прекрасно. Четверо русских со странными паспортами никого не интересовали. Антошка устал от безделья, начал подрабатывать в местной автомастерской. Алиса слонялась между домом и Антошкой. Дина вспомнила о своем писательском прошлом, купила с рук ворованный ноутбук и теперь часами, как и раньше, с умным лицом рассматривала чистую «вордовскую» страницу…

А у Туманова продолжался затяжной кризис. Он захватывал всю его сущность. Павел вскакивал по ночам, разбуженный одним и тем же кошмаром. Мог часами цепенело смотреть на свое отражение в зеркале. Утыкался в него почти носом, оттягивал веки, изучал кровавые сеточки в глазных яблоках. Прислушивался к голосам из подсознания. И все не мог понять, что же творится у него в голове. И творится ли там вообще что-то. Это стало тотальной манией. Никогда он не был мнительным, а вот теперь… Картина злополучной ночи стояла перед глазами. Погибли Оксана и Газарян, он бежал по лесу, отрываясь от убийц, посланных Штраубом (эх, Виктор Львович…). Но были в той точке и люди Горгулина с Левицем. По крайней мере один был точно. Его нашли, когда он валялся на поляне без сознания, сделали укол – дабы не проснулся раньше времени. Дорога пролегала всего в тридцати метрах. Дотащили до машины… Являлся в воображении какой-то черный дом, где над ним колдовали люди в черных мантиях. Сильная гипнотическая установка – поскольку череп ему не вскрывали. «Неэтичное» использование психотехники. Погружение в гипнотический транс, работа с подсознанием. Меняется сознание и восприятие мира – на короткий срок, до утра. А потом в компании человека в маске, вооруженного смартфоном, он отправляется убивать Листового. Сопровождающий фиксирует на камеру его действия… Хорошо, он может это перетерпеть. Пускай его разыскивают все внутренние органы, вместе взятые. Листового не жалко, он был мерзавец и отправился в ад. Охранники сами виноваты – нечего спать в рабочее время да по туалетам болтаться. Знали, на что шли, когда подписывались на эту работу. Его волновало другое: что за установку засунули ему в голову?! Когда (или при каких условиях) отключится сознание и заработает вложенная программа? Что это будет? Кого он должен убить? Дину Александровну? Нового российского президента? Директора Международного валютного фонда? Этот страх был хуже страха смерти. Павел не мог объяснить, почему возникает лютый ужас, когда он начинает об этом думать. Он не мог спокойно жить, он изводил своим унылым видом Дину. Становился нервным, раздражительным, временами абсолютно непереносимым.