Евгений Сартинов - Слишком жаркий Кипр [СИ]

— У, ш-шакалы! Мусора кипрские!

— В чем дело, брат? Кто тебя так обидел? — спросил Юрий.

Тот обрадовано обернулся к Юрию.

— Ты тоже наш, русский, да? Слюшай, брат, это что за люди в этом самом Кипре, а? Я сюда отдыхать приехал, а меня вместо этого в кутузку посадили, да!

— И за что тебя так? — заинтересовался Юрий. При этом его не покидало ощущение, что он видел где-то этого парня. С его памятью так происходило часто. Врезался какой-нибудь человек в память, и навсегда. Но этого кавказца Юрий явно видел где-то не так давно.

— Да слюшай, зашел в кабак, хотел шашлык-машлык кушать. Тут какой-то пьяный этот самый, грек, вылил мне на штаны вино! Ну, я его толкнул в сторону, говорю ему: "Эй, что ты делаешь!" Он свалил столик, потом еще один. Так и пошло! Все драться ко мне полезли. Набежали эти, в погонах, и сюда меня притащили. Он виноват, а меня на нары, да? Меня так даже в Москве не обижали!

— Да, крохоборы, — согласился Юрий, невольно представивший, что там было на самом деле, и от этого разулыбавшийся. — Тебя как зовут то?

— Алибек я. Алибек Мукашев.

— А я Юрий. Откуда родом?

— С Дагестана, Махачкала.

— А сейчас где живешь?

— В Москве. Торгуем мы с братом. Сюда отдохнуть приехал, и вот…

Этот мирный разговор был прерван лязгом ключей и скрежетом открываемой решетки. Все с любопытством уставились на входную дверь. На пороге показался среднего роста типичный грек, довольно хорошо поддатый. При виде его Алибек буквально вскинулся с места.

— Вот-вот, этот козел! Из-за его и меня загребли!

Он соскочил с нар, и, подскочив к новенькому, схватил его за грудки. Тот в свою очередь схватил за грудки дагестанца, и что-то быстро залопотал по-своему, по-гречески. Астафьев, и оживившийся морячок кинулись разнимать дерущихся. С большим трудом им удалось их разнять, так что минут через десять киприот и дагестанец лежали на разных концах нар, а между ними как два щита — Астафьев и морячок. Того, как, оказалось, звали Сальвадором. Он действительно оказался испанцем, отставшим от своего корабля. Все это они выяснили часа за полтора оживленных переговоров между всеми обитателями камеры. Как ни странно, связующим звеном между ними оказался бомж, знавший, похоже, все языки мира. Именно он с хриплым хохотом переводил разговор грека Юрию, потом говор испанца, рассказывая при этом на какой-то чудовищной смеси языков. Сам же он говорил не на русском, а на какой-то древней помеси славянского, как понял Астафьев, на сербском. Ближе к полуночи все начали уставать от этого бессмысленного общения. Первым задремал Юрий, потом сморило и морячка. Все остальные так же притихли, было непонятно, спят они, или просто замерли, чтобы не мешать другим. Только бомж, которого все уже звали просто Фредом, все ворочался в своем углу, почесывался, да, время от времени сплевывал в угол. Вскоре затих и он. Теперь не спали только двое.

Алибек никак не мог притвориться спящим, мешал его бурный, кавказский темперамент. Задание, что он получил от Мансура, было простым и понятным. Более того, оно было почетным. Решетки, замок, все это было ерунда, он открыл бы все возможные двери за считанные секунды, этому его обучали. Но, сначала нужно было выполнить главное дело. Мешало только одно — не спал этот чертов грек. С одной стороны Алибек был ему даже благодарен, все же с его помощью он легко оказался тут, в одной камере с нужным ему человеком. Но, с другой стороны, что же он так долго не спит!? Наконец, уже в третьем часу ночи захрапел и грек.

Тогда Алибек приподнял голову, осторожно прислушался, потом осмотрелся. Света было мало, но достаточно, чтобы рассмотреть лица всех его соседей. До лежащего рядом Астафьева было каких-то полметра. Русский лежал на спине, и это было удобно. Алибек еще никого не душил, хотя проходил этот вид убийств в лагере подготовки боевиков в Южном Йемене. Он приподнялся и подготовился к броску.

Физически дагестанец был готов к убийству, но сильно нервничал, и никак не мог решиться начать свою работу. Он видел горло русского, тому было жарко, он расстегнул на испачканной кровью рубашке две пуговицы. И вдруг Алибеку нестерпимо захотелось посмотреть на тот самый, легендарный, вырезанный крест на груди этого парня. Ему показалось, что он обязательно должен его увидеть, и тогда эта решимость проснется в нем. Алибек осторожно расстегнул на рубашке еще одну пуговицу, потом одним пальцем отогнул полу рубашки. Он увидел верхушку креста, но когда Алибек решил, что достаточно насмотрелся на это творение легендарного Шаха, то поднял голову и встретился глазами со взглядом Астафьева. Тот проснулся за секунду до того, как дагестанец начал расстегивать пуговицу. На секунду они оба замерли, а потом Али с горловым рычанием навалился на Астафьева, стараясь сжать руками его горло. Но, тот уже успел подставить свои руки, так что замысел террориста не удался. Плохо было то, что после суточного висения в подвале руки Астафьева ни как не могли обрести свою силу. При малейшей нагрузке они буквально выворачивались в суставах, болезненно и неприятно. Вот и сейчас кисть левой его руки выбилась из сустава, и, болезненно вскрикнув, Юрий пустил в ход то, что у него было в запасе. Сначала он укусил дагестанца за его длинный нос, тот вскрикнул от боли, а потом резким толчком ног попытался сбросить его с себя. Это ему не удалось, зато они покатились по нарам, собирая в один клубок всех его обитателей. Шум мгновенно возрос до небес. Матерился по-своему, по-испански, помятый Сальвадор. Не остался от своего куска драки и притихший грек. По его голове хорошо стукнул своим ботинком кавказец.

Через минуту и он, и испанец, и даже Фред пробовали разнять дерущихся. Это было трудно. Алибек просто озверел. Не обращая внимания ни на кого, он сумел сломить сопротивление второй руки Юрия, и снова подмять его под себя, окончательно добравшись до горла Астафьева. Еще несколько секунд, и он бы задушил Юрия. В коридоре уже звучали возбужденные голоса полицейских, гремели проворачивающиеся в замочной скважине ключи. Так что ворвавшиеся в камеру полицейские застали такую картину: один из задержанных явно душил другого, а третий при этом бил его ногами по голове. Остальные два «квартиранта» обезьянника с ужасом рассматривали все происходящее чуть со стороны. И тут Астафьев почувствовал, что напор рук кавказца иссяк. Он по-прежнему сжимал его горло, но это был уже не тот звериный напор, а уже закоченевшие судороги парализованного тела. Полицейские пустили в ход дубинки против всех, но лишь через несколько минут смогли оторвать закоченевшее тело Алибека от Астафьева. Они даже не поняли, что с тем происходит что-то не то, просто бросили на пол, и долго били его ногами и дубинками. Только потом до копов начало доходить, что заключенный как-то странно не реагирует на все их усилия. Вот тогда они всполошились. Толстый охранник закричал что-то в сторону дежурной части, и вскоре оттуда прибежало столько полицейских в форме и без, что камера для них стала мала. Одни бестолково рассматривали тело Алибека, другие пробовали его тормошить, один из охранников пробовал даже сделать ему искусственное дыхание, но ему самому стало плохо, и он, зажав рот, торопливо выскочил на улицу. А еще через несколько минут в камере появились люди в фирменных костюмах скорой помощи, которые долго и громко кричали на полицейских, светили фонариками в зрачки Алибека, слушали стетоскопом его сердце. Кончилось это тем, что они положили Алибека на носилки и унесли его на улицу. Вместе с ними схлынул и весь этот полицейский прибой.