Дмитрий Харитонов - Репортаж не для печати

– Есть только одно объяснение жестокости поступка Вильяма Сент-Клера, – проронил я, когда Джаннет замолчала, дочитав отрывок. – В родном поместье случается пожар. Но сэр Вильям беспокоится в первую очередь не о жене и наследниках, а о четырех ларцах. Свитки, хранившиеся в шкатулках, были исключительно ценными для сэра Вильяма. Настолько ценными, что заставили позабыть его и о родственниках и о возможной утрате прочих официальных документов – например, на землю и титулы.

– Думаю, ты близок к истине, – согласился Питер. – В ларцах были свитки из Иерусалима.

– Ларцы имели очень важное значение для сэра Сент-Клера, – с жаром проговорила Джаннет. – Пожалуй не меньшее, чем Ковчег Завета.

Мы оцепенели.

– Что вы сказали? – тихо переспросил я

– Ковчег Завета. В котором находились две таблички с Десятью заповедями.

3

«Ковчег Завета». Джаннет произнесла эти слова с такой обезоруживающей легкостью, как если бы речь шла о коробке спичек.

Питер закашлялся, судорожно схватившись рукой за кадык, словно в горле у него возникло внезапное препятствие, мешавшее нормальному дыханию.

– Сэр Вильям знал, где находится Ковчег Завета? Исчезнувший из храма царя Соломона много веков тому назад? – спокойно поинтересовался я.

– Он очень интересовался тем, куда отправился Ковчег из храма, – неопределенно сообщила Джаннет. – И с кем.

– Мы тоже не верили в красивую легенду о гибели Ковчега в кратере Килиманджаро, – с достоинством сказал я.

– Те двое, назвавшиеся журналистами, также отрицали достоверность легенды, – смущенно произнесла Джаннет. – Их интересовали записки Вильяма Сент-Клера.

– Записки?

– В этой же книге, в которой рассказ о пожаре, были и несколько страниц, надиктованные лично сэром Вильямом.

– В них говорилось о Ковчеге?

– И очень подробно. На двух десятках листов сэр Вильям надиктовал подлинную историю священной реликвии с момента ее исчезновения из храма Соломона.

Питер ничем не выдал своего удивления. Но я заметил, в какое волнение он пришел.

– А вы не будете против, если мы взглянем на главу о Ковчеге? – вкрадчиво спросил он. – Раз уж мы здесь оказались.

Джаннет была по-прежнему любезна

– Конечно, господа.

Она несколько раз пролистала тяжелые страницы, аккуратно переворачивая их друг за другом, стремясь не пропустить нужной главы. К моему растущему изумлению, она достигла конца книги. Озадаченно покачав головой, Джаннет вновь повторила ту же операцию. И снова с тем же результатом.

Наконец, она подняла голову и обескураженно произнесла:

– Кажется, здесь вырваны страницы. Во рту у меня мгновенно пересохло.

– Вырваны страницы? Она упрямо повторила:

– Еще вчера они здесь были.

– Вы давали читать главу «журналистам»? -Да.

– Вы отлучались из комнаты, пока они читали?

– Буквально на несколько минут. Мне привозили

продукты, и я спускалась вниз, к машине.

Я грустно усмехнулся. Все было ясно без слов. Даже одной минуты ее отсутствия хватило бы лжежурналистам из «Черного сентября», чтобы, не торопясь, аккуратно изъять из фолианта все страницы с упоминанием о Ковчеге.

Джаннет выглядела явно расстроенной. Она тоже поняла, в чем дело, и чуть не плакала.

– Я даже и подумать не могла.

– А что там было написано? В той главе, изъятой визитерами? – спросил я.

– Я плохо помню. Я лишь однажды, и то невнимательно, просмотрела эту книгу.

– А если вы постараетесь собраться с мыслями? – продолжал ее убеждать Питер.

Джаннет попыталась сконцентрировать внимание на Ковчеге, точнее сказать, на том, что говорилось о священной реликвии в исчезнувшей главе.

– Ковчег долго путешествовал по разным странам и городам, пока не попал в какую-то африканскую страну.

– В какую?

– По-моему, в Египет.

– А дальше?

– Не помню, – она с виноватым выражением лица

посмотрела на меня и, захлопнув фолиант, положила его

обратно в сундук.

Арнетт помог ей опустить тяжелую крышку сундука, навесить замок, ключ от которого Джаннет положила в ящик стола. Сундук с шумом задвинули под кровать, где он спрятался, словно лохнесское чудовище на дне своего излюбленного озера.

Когда мы подошли к винтовой лестнице, а Питер рассказывал о том, какой у него музыкальный слух и как здорово он мог бы сыграть на органе, мое внимание привлекло изображение каменной головы.

Не скульптуры, а именно головы.

Высоко в углу часовни, почти напротив органа, на стыке южной и западной стен здания.

Это было изображение головы человека, находившегося в смертельной агонии после полученных ран.

Я попросил Питера и Джаннет подождать меня минуту, а сам, ловя на себе настороженные взгляды викария, полагавшей, что я хочу вернуться к ее сундуку и выдрать еще пару глав из драгоценной книги, двинулся по направлению к органу.

Отойдя, таким образом, на несколько шагов в сторону, я повернулся и вновь посмотрел на изображение головы.

Сомнений не оставалось: при строительстве часовни архитектор изобразил в одном из углов второго этажа голову Хирама Абифа, скончавшегося от нанесенных ему ран.

1

– Питер, я никак не могу забыть изображение головы Хирама Абифа в часовне, – признался я, не отрывая глаз от полотна бегущей дороги. – Ты меня слышишь?

Мы возвращались из Глазго и, но обоюдному согласию с моим другом, поменялись местами. Я занял кресло водителя и получил истинное удовольствие от плавного движения «пежо», чутко откликавшегося на малейшее вращение руля. Дорога была спокойной. Я не забывал время от времени посматривать в зеркало заднего обзора, но причин для беспокойства не возникало.