Эльмира Нетесова - Закон Тайга

— Еще один дурак, - покачал головой Тихомиров.

— Нет. Не дурак. Он жить хотел. Видно, у него нервы были покрепче, чем у предшественника. Знал: эту машину, я имею в виду карательные органы, в одиночку не изменить, - вздохнул старший охраны.

— Э-э, мелко пашете. Разве в них суть? Каратель тоже не сам по себе действует. Ему заказали музыку, он - исполняет. Тут выше бери. Много выше. Я-то ведь и о другом знаю. Как самих чекистов убирали в моей области. Вслед за теми, кого они - по приказу... И тоже не всех в зоны, а и к стенке. А главное, не только несогласных иль думающих. Даже тупарей. Чтоб свидетелей не было, чтоб никто не рассказал о том, что знал и видел. Не важно, по несогласию иль по дури. Ведь даже зверь следы своей охоты заметает. Так и здесь случалось.

Не всяк это поймет...

— Обидно, что до конца жизни за эту самую охоту отвечать нам придется. Нам предъявят счет. И чем дальше, тем строже. Одного, говоря по чести, опасаюсь, чтобы это не возобнови­лось, - выдал беспокойство Новиков.

— Не думаю.

— Всех сучьих будете реабилитировать? - поинтересовался старший охраны.

— Дела покажут. Пока изучаем. Я не один этим занимаюсь.

— Скорее бы вы с ними разобрались. У иных уж сроки к концу подходят. Вон у Генки - полтора месяца осталось. А у Юрки - полгода. Им уже не облегчите участь. Припоздали. Так хоть имя верните, пока не все еще потеряно. Извиняться, как и благодарить, нужно ко времени.

Тихомиров улыбнулся:

— Верно сказано. Я вот тоже спасибо пришел сказать. За себя... Пока не опоздал.

— Данила Николаевич! Скорее, помогите сеть вытащить! - позвали охранники.

Новиков вскочил. Наспех пожал руку Тихомирову и побе­жал к реке.

Вскоре машина покинула палаточный лагерь. В кузове, при­жавшись к борту, сидели Харитон и Санька. Годы проработали они вместе. Спали в одной палатке, ели из одного котла. Оди­наково промокали, простывали под занудливыми дождями. Мерзли на лютом холоде. Радовались теплу. Врозь было только горе. У каждого свое.

Раньше помногу говорили. Делились сокровенным. Теперь молчали. Слов не стало.

Першило в горле у Саньки. Да так, что дышать было нечем.

— Куда теперь пойдешь, сынок? - участливо спросил отец Харитон.

— Некуда мне, батюшка. К отцу - не могу. Сердце его не прощает. А своей семьи нет у меня...

— Идем со мной. В семинарию, может, возьмут. Духовным лицом, Бог даст, станешь. Тебе есть чему паству учить. Да и молодым священникам наглядным примером будешь. Нелегок наш хлеб, но чист от скверны. И если есть в тебе .изначальное, чистое, пусть и наставит на путь праведный.

— Недостоин я чести такой. Вон отца своего простить не могу. Куда же мне других учить добру, терпению и прощению?

— Смирись сердцем и простишь родителя через мудрость лет. А что в дом его идти не хочешь, это понятно. Я не уговари­ваю тебя.

Но когда машина уже вошла в Трудовое, Санька попросил:

— Отец Харитон, если будет возможность, помогите мне с семинарией. Я пересилю себя и прощу отца. Серд­цем и разумом. Только бы жизнью своей не причинять мне боль людям, не делать их несчастнее, чем они есть. А помочь, если Бог даст, сумею.

Через месяц после этого пришло в Трудовое письмо от Сань­ки. Получил его Генка. Прочел и долго сидел, задумавшись. Верить иль нет? Но на конверте адрес монастыря, где теперь жил и учился Санька.

Генка прочел письмо вечером у костра, когда все условни­ки собрались отдохнуть и пообщаться.

Условники сели поближе к Генке, всем хотелось узнать, как устроился на воле недавний бригадир.

— «Ты удивишься, получив мое письмо. Тем более что знал все мои мечты и планы, связанные с освобождением. Но человек лишь предполагает. А Бог - располагает. Ему я и вверил свою судьбу и жизнь без остатка и ни на минуту не пожалел о сделанном выборе. Я хочу стать священником. По­ступил в семинарию и живу в монастыре, чтобы постом и молитвой очистить душу и тело от мирской суеты и скверны. Я сам того пожелал. И рад, что такая возможность мне пре­доставилась. Меня поняли. Как редко я с этим встречался! Мою просьбу уважили, и я бесконечно счастлив, что смогу служить Богу!

Меня уже никто не заставит делать то, чего я не хочу, никто не толкнет в грех. Не заставит сделать зло ближнему.

Ты удивишься. И скажешь, по своему обыкновению, что жизнью надо наслаждаться, потому что она - единственная и очень короткая. Но и ее нам с тобой укоротили.

Я сумел простить родителя. Ты удивлен? Не стоит, право! Ведь я обрел большее - Бога! Я осознал себя не зэком, а Божь­им творением. Это старая добрая истина, насильно выбитая из наших голов и сердец негодяями. Какое счастье осознать в себе это ощущение вновь! Я человек - творение Создателя! А не то, чему учили в школах недоучки-учителя.

Какая радость окрыляет меня, когда я обращаюсь с молитвой к Творцу и знаю: Он слышит меня. Слышит, возможно, и потому, что все наносное, грязное и греховное осталось в зоне. И я, от­страдавший за себя и отца, сумел отмыть и очистить свою душу, отскоблить сердце от зла и ненависти, от обид. И мне теперь лег­ко и просто. Теперь я научился понимать, почему отец Харитон никогда не сетовал на случившееся с ним, никого не ругал. Он вышел на свободу не надломленным, не больным. Бог сохранил его и в неволе. Отец Харитон достойно перенес все ниспослан­ные ему испытания и остался крепок в вере'своей. Мне покуда далеко до него, но я очень стараюсь... Знаю, страдание и боль мы получаем от ближнего, а еще - за грехи свои. И лишь избавление - от Бога.

Я рад, что через муки прозрел и увидел свое будущее. Что не избрал другое - чуждое мне дело, суетную, греховную жизнь. Я огорчался, что кесарь, отнявший у меня так много, откажет мне и в малом. Теперь я никогда не обращусь к нему. Нет юно­сти, не было радостей. Мне все вернул Господь наш. А про­шлое, минувшее - в науку мне и тем, кто вместе со мною по­святили будущее Богу. Как много здесь таких, как я! Нас не оттолкнули. Потому что нашим душам и сердцам проще по­нять, почувствовать и помочь беде ближнего.

В наш монастырь недавно пришел новый послушник. По­стригся в монахи, принял обет безбрачия. И как ты думаешь, кто он в прошлом? Фартовый! Так-то! Нет! Не от следствия у нас укрылся! Это в прошлом осталось. Он - прямо из зоны к нам! Землю у монастыря целовал, слезами умывался. Все рас­сказал о себе сам».

— Сдвинулся кент! Видать, фартовые задрыгу перетрамбо- вали, передержали на подсосе. Вот и отказала тыква! На корню сгнила! - вставил Шмель.

— Ты читай, читай, - просили Генку условники.

— «Человек этот тоже на северах наказание отбывал. Душу он там поморозил. Трудно ему будет поначалу. Но о прошлом, выплакав его однажды, больше вспоминать не хочет. Работой, постом и молитвой лечится. Человеческое имя теперь имеет. А прежде Касаткой его звали».