Эльмира Нетесова - Закон Тайга

Только тут Дарья поняла, что Тимка вовсе не мылся, а ей помогал. Заглянула. Полы из шланга облила кипятком. Осталь­ное уже в порядке было.

Пока отмыли крыльцо, проветрили баню, время за полночь перевалило. Сели к столу усталые.

— А я думал, что в бане работы нет. Сиди - продавай биле­ты, а тут вся спина в мыле, - признал Тимофей.

— С виду все легко. Покуда не своими руками. Я поначалу отсюда на карачках выползала. Хорошо, что потемну. Никто не видел. А утром - нос задрав. Вроде у меня самое легкое дело. Чтоб не смеялись надо мной. Потом втянулась. Но, сам ви­дишь, легко не бывает. Иной раз домой вернешься, кусок в горло не лезет. Ну да где легко теперь? - вздохнула Дарья.

Тимка принес пакет с жареной рыбой, хлебом. Предложил и Дарье. Ели молча. Каждый о своем думал.

Мужик вспоминал сегодняшнюю стычку с фартовыми в сто­ловой. Понимал: не случись милиция, неизвестно, чем бы все закончилось. Но добром для него, конечно, не обошлось бы.

Дарья о своем взгрустнула: снова возвращаться в нетоп­леный темный дом, где никто ей не распахнет двери, не об­радуется, не приготовит постель, не подаст чашку чаю. Не только она, даже дом устал от одиночества и молчания. Он давно не слышал человечьего смеха, голоса. Лишь бабьи слезы, те, что за ночь лились на подушку, едва успевая просыхать. О них никто не знал, кроме дома. Он был так же одинок, как и хозяйка.

Дарья ждала, что Тимофей скажет ей хоть одно доброе сло­во. Ведь умеет, знает. Ей так легко было бы уснуть, почувство­вав себя не совсем старухой. Пусть неискренне, не от сердца, но бабе без этих слов нельзя. Быстро тускнеет и вянет.

Но Тимка молчал. Устал, наверное. Уж глаза слипались. Не до нее ему. Себя бы до лавки донести. Лечь. И до утра забыться во сне.

— Тим, закрой дверь. Я пошла, - тихо встала Дашка.

Кочегар встал. Пожелав спокойной ночи, закрыл дверь и,

едва добравшись до лавки, заснул как вырубился.

Утром, едва пришла Дарья, в баню условники-работяги гурь­бой ввалились. К Тимке подсели:

— Слыхал, что вчера у фартовых было? Передрались они в бараке. Поножовщина была.

' - Ну, сволочи! Зверюги отпетые! Если никого рядом, друг друга гробят. Не могут жить без крови. И ничто их не остановит.

— Да это все бугор ихний! Он затравку дал. Говорят, наусь­кивал он своих на кого-то, а они его до ветру послали, - хохо­тали мужики.

— Все у них нормально обошлось? - поинтересовался Ти­мофей.

— Кой черт! Мусора пятерых увели. С ними - бугра. Дово- нялись козлы.

— Слышали, что ожмурили кого-то фартовые. Из своих.

— Небось общак не поделили? - поинтересовался кто-то.

— Нет, слово бугра не выполнил...

Тимка вздрогнул.

Слово бугра? Кого же, кроме него, хотел размазать? Ос­тальные ему - кенты. Поперек глотки лишь Тимка. Давно бу­гор на него ерепенился.

Тимка делал вид, что не замечает. Хотя видел все. И чув­ствовал. Время прошло. Но бугор свой кайф поймал. Вывел Тимку из закона. Но кто же такой нашелся, что приказ бугра не выполнил? Кому он, фраер, дороже жизни стал? Вроде таких в бараке не было. Но кто-то ж не согласился размазать, попер против бугра! На это одной смелости маловато. Тут и сила, и авторитет нужны. А главное - ненависть к бугру.

Легавые обещали, что фартовых больше не будут привозить в Трудовое. В Вахрушев их будут отправлять. А сюда - работяг. И все. Чтоб спокойно жили люди в селе. Тимоха впервые в жизни задумался, стоит ли после трудового возвращаться в «малину»: «А что я в ней не видел? Весь навар отдай пахану. Себе - ни хрена. Все - в общак. Дыши, как кенты. Не лучше, не хуже. Чуть что - трам­бовка. В ходку пошел - «малина» забыла. Даже курева не под­кинут. И в ходке всякая падла наезжает ни за что. Каких кен- тов, случалось, на перо брали! А спроси теперь - за что? Хрен кто вспомнит. Из куража, по бухой. Да ну их в жопу! Сам кан­товаться буду. Не сдохну. Уж файнее на сухой корке, да с целы­ми зубами. Что спер, то мое. Никакая паскуда не отнимет. А теперь и вовсе понт выпал. С закона выперли. Придут звать, пошлю до ветра. Чтоб не клеились. Вот только долю свою из общака взять надо. Вырвать, вытребовать, отнять».

И вечером, едва за Дарьей закрылась дверь, Тимка ушел из бани. К фартовым.

В бараке было тихо. Как в селе ночью.

«Спят, что ли? Иль ожмурились все до единого?» - мельк­нула мысль. И крикнул у дверей:

— Эй, фартовые, кто дышит, нарисуйся!

— Какого тебе надо? - выставилась со шконки голова но­вого бугра.

— За своим прихилял. Отдайте мою долю из общака! Ты мне не мама родная, дарить тебе свое не стану. Выкладывай, коль честный вор! - потребовал Тимоха.

Со шконок фартовые свесились. С интересом в каждое сло­во вслушивались. Ждали, чем кончится дело.

— Кенты! Тут мелкий фраер нарисовался. У нас, у фарто­вых, общак обжопить хочет. Про свой положняк, падла, ботает!

— Выбей зенки ему, бугор! Чтоб не дергался. Дышать оста­вили, на том пусть заткнется! Общак кентам принадлежит, а не всякому говну! - вопил с верхней шконки стопорило.

— Чего?! - налились кровью глаза Тимохи. Он еще ночью подсчитал свою долю, распределил ее. Он уже не раз сглотнул слюНу, предвкушая, сколько склянок водяры можно выжрать за свою долю, как прибарахлиться, скольких клевых баб помять в постелях, горячих, потных. А тут бугор хочет лишить его кров­ного положняка! Разом. Пустить на свою глотку. Такому не бывать!

Тимоха сорвал с себя телогрейку. Лицо, кулаки жаром вспых­нули.

— Гони долю! - рыкнул в самое мурло бугра. Тот со шкон­ки спрыгнул. Двинул Тимку кулаком в челюсть. Кочегар по­шатнулся. Но тут же сапогом въехал в дых.

Бугор открыл рот, глаза на лоб полезли. Тимоха кулаком поддел его в висок, потом добавил в челюсть. Не давая опом­ниться, всадил сапогом в пах. Свалившегося поднял, как тряпку, в рожу ненавистную, рыхлую воткнулся головой

и грохнул об стенку, обмякшего. Но не успел перевести дух, сам повалился рядом с бугром.

Кто-то из фартовых погладил по кентелю лавкой. Перед гла­зами закрутились хохочущие рожи. Услышал сквозь звон:

— Ожмури его в параше!

Тимофея будто током прошибло. Вскочил. Лицо серое. Сплошная злоба с кулаками. Кого, где и за что бил, не разби­рался.

Подвернувшемуся сявке так поддал в глаз, что тот навсегда остался в циклопах.

Тимка не чувствовал боли ответных ударов. Весь в крови, в синяках, он дрался остервенело. Вбивал под шконки и в стены тех, с кем недавно кентовался. Он выбивал зубы, ломал ребра, топтал ногами фартовых - за свое.

Приметив, что бугор пытается встать, прихватил за горло:

— Отдай башли, падла! Не то замокрю!

Бугор несогласно мотнул головой. Тимка въехал ему сапо­гом по ребрам. Но кто-то шустрый сбил кочегара с ног. И фар­товые, налетев кучей, измордовали Тимоху до мокроты и вы­кинули из барака.