Эльмира Нетесова - Закон - тайга

— По бабам заскучал. Назначил одной свидание, а она, лярва, не дождалась. Смылась со своим небритым кентом. А я из ее хазы еле выполз. Хорошо, что тот фраер меня не попутал. Иначе б хавали зверюги кровавый бифштекс из законника.

— Ну а красотка твоя по следам прийти может, — рассмеялся участковый.

— Коль прихиляет, отбой дам полный. Почему не ждала? И хаза хуже параши воняла? Я, может, едва не ожмурился там. А она шлялась где и с кем попало. Вернулась бы, а там — молодой, красивый жмур. С наваром… Десяток соболей на манто ей приволок.

— Не накличь, Тимофей!

— Они уже скоро из берлог вылезать начнут, — засмеялись милиционеры.

— Ну чего стоишь, как усрался? Готовь жрать! — Тимка, словно не услышав слов милиционера, прикрикнул на Филина. И бугор, поверив в свою свободу, заторопился, зашустрил.

Нырнув в шалаш, вытащил оттуда рюкзак, набитый мехом до отказа. И, поставив его у костра, указал участковому:

— Вот мое…

Тимка, когда вытряхнули рюкзак, понял все. Но молчал…

Участковый с милиционерами подсчитали число шкурок, затолкали их в мешок вместе со списком, подписанным Тимкой и Филином, и вскоре засобирались в обратный путь.

Филин держался подальше от них. Но по его глазам бригадир видел, как тягостно их присутствие бугру. И, нагрузив милиционеров куропатками, закопченными на случай пурги, поспешил их выпроводить с заимки.

Едва они скрылись из виду, к шалашам стали возвращаться промысловики. Всяк своей добычей хвалился. Бугай со Скоморохом принесли по три норки, а Цыбуля — двух соболей и пяток куропаток. Баржа — куницу и лису, трех зайцев.

Все радовались удачному дню. Даже Кот, который лишь лису и белку принес сегодня. Все торопились с ужином. Готовили общий, на всех.

Бугор не ушел в шалаш. Он сидел у костра, глядя в огонь. Слушал и не слышал голоса. О чем они? Ведь вот его могло уже не быть с ними. Увезли бы мусора в браслетах. И отправили бы в зону. Куда, на сколько? Кто знает… Тимка выручил… Теперь он, Филин, обязанник бригадира. Ни трамбовать, ни даже спорить не должен с ним.

«Он, зараза, усек все, И с пушняком… Но не заложил. Дал прижопить. Хотя свой навар сорвет. Это — как мама родная. Но сколько снимет?» — думал Филин.

— Садись хавать! — подошел к бугру Кот. И указал на пустой чурбак.

Филин молча взял свою миску, ложку. Гречневый кулеш с зайчатиной… А ведь это счастливая случайность, что он здесь, среди своих. И его не оттолкнули от костра. Не обделили жратвой и теплом. И Тимка, которого мог ожмурить много раз, вырвал его у легашей.

Фартовые удивлялись бугру. Что с ним? Молчит, не дерет глотку. Уж не заболел ли? А тот обдумывал свое. Примерял день сегодняшний на вчерашний и впервые в жизни злился на себя, чувствовал вину.

— Ты хавай, жратва стынет, — напомнил Баржа, подмигнул и сказал: — Сегодня чай, как фраера, будем пить с печеньем. На чифир заварку не отвалил Тимка. Зажилил, гад.

— Обойдешься и без кайфа, — отозвался Полудурок. И, глянув на кентов, добавил: — И без чифиру спишь как сявка. Не додаешься тебя.

Бугор стал есть. Кулеш застревал в глотке. Молчал Тимка про мусоров. Ничего не рассказывал кентам. А ведь мог бы похвалиться, как сделал Филина обязанником. Уж бугор о том не умолчал бы… Филин проглотил зайчатину. Кто-то спросил, хочет ли еще жрать. Смолчал. Дали полцую миску.

— Хавай, кент! В тайге на голодное брюхо пусть легавые дышат. А мы — жрать должны.

И снова ком в горле. Пока продавливал его, законники принялись чай пить. Молча, задумчиво. С печеньем… Бери его, сколько хочешь. Вот бы в детстве такое, от пуза, может, и не горел бы тут костер, не сидели бы они вокруг него.

Вздохнул кто-то тяжело. Вспомнил прошлое. Другие места и времена, иную жизнь. О которой здесь вспоминают, как о полузабытой детской сказке.

Вон в Трудовом даже дети знают, что дядьки из двух бараков родились бандитами сразу с ножами, кастетами и свинчатками в руках. Что они никогда и не были маленькими. Детей пугали ворами. Неслухам грозили, что отдадут их ворюгам насовсем, и те от страха всю ночь вздрагивали.

С работягами-условниками сдружилась детвора. Они часто бывали в домах трудовчан. Они, но не законники…

Но вот Тимку признал Притыкин. Разглядел в нем, почувствовал не замеченное никем. И поверил. Хотя знал немного, своим считал.

Вздохнул бугор. Тимку он знал много лет. Проверял не раз. Ничем особо не выделялся фартовый.

— Хлещи чай, Филин, совсем остыл, — напомнили кенты.

Бугор хлебнул из кружки протяжно, с хлипом, со смаком,

как только он пил чай. Тимка подал ему печенье. Филин глаза вылупил. Не понял.

Это он должен делать, обязанник! Но Тимка будто не заметил:

— Харчись, бугор!

«Может, перед кентами выпендривается?» — подумал Филин. Но бригадир как ни в чем не бывало разговаривал с фартовыми, ни словом, ни намеком не задевая бугра.

— Послушай, Бугай, завтра ты похиляешь в тайгу с дробовиком. А лучше карабин возьми. Не нравятся мне твои наделы. Три берлоги… И все у тебя. Да и рысе^ многовато. Этих на капкан не возьмешь. Бери карабин, — повторил Тимка.

— Дней через пять, если не раздумаешь, возьму. А пока — рановато.

— До конца сезона. Потом вернешь, — предупредил Тимка.

— А мне бабу, двухстволку дай. Сегодня следы рогатого видел у себя. Он, паскуда, капкан разрядил, — попросил Скоморохг

— Возьми. Только запыжить надо гильзы.

— А что, если на медведей капканы поставить? — предложил Кот.

— Мы из тайги уберемся раньше, чем они из берлог вылезут.

Филин ничего не просил. И едва мужики пошли прогревать шалаши, подсел к Тимке.

— Потрехать надо, — предложил тихо.

— Валяй.

— С глазу на глаз.

— Похиляли, — указал Тимка на шалаш и прихватил остатки углей.

Бугор влез в шалаш, больно ударился головой о ящики с харчами. Чертыхнулся.

— Скинь ходули за хазой. У меня не камера. Сам управляюсь, — заворчал Тимка.

Филин стянул сапоги. Лег на перину из еловых бород и сухой травы. Наслаждался теплом, идущим от углей.

Тимка завесил вход, заложил его ветками. Зажег жировик. Сел, сгорбившись, ждал.

— Что с меня приходится, ботни, — предложил Филин.

— Отмазаться вздумал, кент? И что предложишь? — повернулся Тимка.

— Теперь не продешевишь. Твоя взяла. Припутал меня за самые жабры, — усмехнулся Филин.

— Я тебя не брал на примус. Сам навязался, прихилял. Чего скалишься теперь? Иль отлегло от жопы? — вспылил Тимофей.

— Не духарись. Все помню. Потому и нарисовался. Башлей, как знаешь, нет ни хрена. Но мешок пушняка я притырил от легавых. Бери. Там хороший навар. Соболи, куницы, норки. Не сдавай. Слиняешь — будет грев. На черный день сгодится. Не станешь же в Трудовом канать в отколе. А про этот пушняк — только ты да я. Больше никто не знает.