Эльмира Нетесова - Фартовые

Он не знал, не мог предположить, что изменило его кентов за время следствия. А у них было над чем задуматься.

Особо тяжело пережил случившееся Шнобель. Покуда допекала боль, ни о чем путном думать не мог. А едва зажили ноги, в голову всякие мысли полезли. Захотелось жить. Боялся расстрела. И когда услышал приговор, заплакал. Сам себя ругал за слабость, но слезы предательски делали из фартового простого мужика, умеющего страдать.

Жизнь… Он не будет расстрелян!

Крыса молча выслушал приговор. Не впервой в жизни стоять перед судом навытяжку. В памяти прокручивал выступление адвоката:

«Вот хмырь, все наружу вывернул. Ничего не забыл. А на слезы как давил! С таким языком ему в паханы прямая дорога была бы. Только не дурак. Он и тут заколачивает жирно. А все ж отмазал он меня от «вышки». Дай ему Бог здоровья. Уж было совсем хотел со шкурой проститься. Но пофартило. Правда, обвинитель не просил «вышку», но суд мог сам и без просьб ее определить. Такие случаи известны… Значит, засыпались кенты. Теперь весь общак у него одного, а Дядя слинять фаловал. Да мусора прихлопнули бы, как крысу. У них пушки. И что толку было бы с того, что в суде «вышку» не схлопотал. Может, повезет, может, выйду на волю. Но уж тогда дерну с Дяди свой положняк…»

Дядя понимал, что теперь его авторитет упадет и в зонах, куда попадут кенты. Уж они во всех неудачах его обвинят. «Президенты» да «бугры» закажут законникам лепиться к незадачливому пахану. И станет он для них — западло.

Ни один фартовый не нарисуется к нему. Не признает, не пойдет на дело.

Пахан не знал, что Крыса уже больше никогда не выйдет на свободу. Умрет в зоне. Тихо. Не проснувшись зимним, пасмурным утром. Он не станет мучиться, не оповестит криком зэков о своей кончине.

И старый лагерный патологоанатом скажет случайному собеседнику:

— Вот уж не думал, что этот тип способен умереть от кровоизлияния. Ему же все человеческое было чуждо. А кончина самая банальная. Вот и выходит, что смерть, как и рождение, по особым, не людьми придуманным закономерностям происходит…

Навсегда завяжет с фартовыми Шнобель. Еще в зоне, отколовшись от воров, перейдет в барак к работягам. За уход в откол будет не раз бит, унижен и высмеян. Сколько угроз услышит, сколько выстрадает! Но все это — ничто в сравненье с тем временем, когда сидел под следствием, не зная, что его ожидает.

В зоне станет кузнецом. Эта специальность будет кормить. В память о фарте останутся лишь наколки да горькая изморозь на висках. Появится у Шнобеля и семья.

Хорошо, когда после жизненных перетрясок есть куда вернуться, отогреть свое сердце в тепле человеческом. Где тебя не попрекнут прошлым, не напомнят об ошибках. Где бережно залечат раны памяти.

Дом есть не у каждого. Не всем так везет. Не всякого ждут. Счастлив тот, кому туда открыта дверь.

Цапля ждал Дядю у входа на почту. Оглядывался по сторонам. Дома сказал, что пойдет прогуляться.

Фартовый не надеялся, что пахан отдаст ему положенное — законную долю из общака, а потому, не обольщаясь предстоящим, ожидал развязки. Понимал, что пахан, недосчитавшись денег, заподозрит в краже его, Цаплю. Кого же еще? Потому прихватил кастет и перо. «Пушки» у фартового не было никогда.

Не прийти не мог. Ведь обнаруживший нехватку денег, не заставший Цаплю на условном месте, Дядя кинется искать его, чтобы наказать за подлянку. Хорошо, если на Цаплю нарвется, не на Ивановну и девчушку.

Время подходило к обусловленному. На часах было без четверти три, когда законник услышал за спиной знакомое:

— Хиляй в скверик, кент. Валяй вперед. Да шустрее…

Цапля безоговорочно пошагал к скверу. Кастет надел вмиг.

Нож приготовил в дело. Почему-то только ноги не слушались, подгибались, как ватные. Да лоб холодным потом заливало до самых глаз.

— Сворачивай! — послышалось сзади, когда в аллею уперлась тенистая, глухая тропка.

Цапля ступил на нее, резко повернулся и отскочил в сторону неожиданно.

Дядя был не один. Вместе с ним шел Кубышка.

Фартовый понял все по-своему. И зная, что лучшая защита— это нападение, въехал Дяде кастетом в висок. Кубышку — в бок пером, без слов. Тот только взвизгнул:

— Кент, за что?

Цапля знал, Дядя, оставшись в живых, до смерти будет мстить за этот денек. За кастет, за позор, за деньги, за откол. И фартовый решил прикончить Дядю здесь, сейчас. Но в это время на тропинке показалась целующаяся пара.

Увидев окровавленного Кубышку, девушка закричала в страхе, кинулась на аллею.

Услышав крики, Дядя вскочил на ноги. Держась за голову, нагнулся над Кубышкой, тот был жив. Ему повезло: нож прошелся поверхностно. В момент удара успел отклониться…

Цапля схватил Кубышку, унес в кусты. Тот матерился, говорил, что хотел потрехать, чтоб Цапля к нему в «малину» приклеился. Да только теперь на хрен нужен психованный кент.

— Слушай, Цапля, твою мать, ты с чего залупился? — ревел Дядя.

— Ты почему не один нарисовался? — оправдывался тот.

— Тихо, кенты! Лягавые! Смываемся, — оглянулся Кубышка.

В строительной будке фартовых ждала «малина». Увидев

Кубышку, перевязывающего окровавленный бок, загоношились, заходили вокруг Цапли воронами. Тот, оглядев фартовых, сказал хрипло Дяде:

— На хрен базар. Кодла эта базлатая, с ними навара не слепишь. Я манал их. Ты сам мерекай.

— А ты что, не фартовый? Сам облажался и гоношишься? Нас выгваздать да лажануть хочешь? Вали, покуда жмура с тебя не состряпали, падла ходульная, — дохнул на Цаплю перегаром кривоносый вор.

Фартовые, горячась, заводились все сильнее.

— Он, стерва, в главари набивается. Да только хрен ему в зубы, — говорил тощий лысый кент.

— Я манал главаря! Я сам себе пахан и бугор, — мямлил лохматый, кряжистый фартовый.

— Линяем отсюда, — предложил Цапля Дяде.

Тот сделал знак рукой — подождать. И спросил:

— Ну, что, фартовые, когда на дело? Кто со мной пойдет?

— Слушай, Дядя, если тебя твой кент звезданул по калгану, невелик твой понт в «малине». Знать, говно ты, а не пахан.

И зад готов лизать всякому. Фалуешь к себе? А где остальные твои кенты, кроме этого мудака? Слиняли в другие «малины», и ты в жопе остался? Вот и следи там. А к нам не рисуйся. Мы без тебя дышать станем. Усек? — ответил, поразмыслив, Кубышка.

— Лафово трехаешь, кент! Дай ему под сраку пару горячих!

— Воротите для начала выкуп, который я за вас в притоне дал. И то, что на первое время получили. Не то вас в клочья разнесу, козлов! — рявкнул Дядя, вскочив со скамьи.

Багровое его лицо вспухло от гнева, глаза сверкали лютой ненавистью, широкие ноздри раскрылись. Рот ощерился, открыв крепкие, желтые зубы. Волосы копной поднялись на голове. Кулаки, скрипнув, побелели. Дядя был страшен.