Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Дочь пахана

— Кайфуешь, стерва? Пропадлина чумная! Думаешь, от

мазалась от нас — выкидыш обиженника! Я тебе еще пущу шкуру на ленты!

— Ты еще воняешь? — подошла девчонка к столу, взяла отцовский нож из ящика и, подойдя к непрошенному гостю, предупредила хрипло:

— Хайло раскроешь, размажу!

— Ты? — мужик согнул в коленях связанные ноги. Вскочил. Но Задрыга тут же схватили табуретку. Ударила углом в грудь.

— Канай, покуда добрая! — улыбнулась зловеще.

Мужик извиваясь пытался достать ее ногами.

Задрыга отошла к стене, смотрела на того, кого убила

невольно. Ее тошнило от вида бледнеющего лица, западающих глаз, синеющих губ.

— Зачем они возникли? Унесли смерть Боцмана. Не приведись такого. Пахан не посмотрел бы ни на что, разорвал бы в клочья. Но как лезвие угодило в кентель? — не понимала Капка и решила никогда не шутить с «пером».

— Отпусти! Слышь, заморыш! Пальцем не трону тебя, клянусь мамой! — попросил второй мужик, увидев, что его напарник не шевелится.

— Канай тихо. Будешь вякать — ожмурю, как этого, — указала на мертвеца и, уперевшись ногами в пол, с трудом вытащила лезвие из головы покойника.

— Мать твоя — параша гнилая! Ты ожмурила Крота? — изумился напарник мертвеца и вновь попытался вскочить на ноги.

Капка вогнала в него с десяток деревянных стрел. Она всадила их одну за другой, услышав град угроз.

— Всей кодлой в очередь тебя пропустим. А потом утопим в сраной отхожке. За все разом!

— Ты не додышишься! — рассмеялась Задрыга.

— Я не дотяну, другие тебя прикончат. Ты приговорена шпановской малиной к ожмуренью. И сдохнешь, как последняя сука за то, что высветила мусорам нашего!

— Заткнись! — прикрикнула Капка, услышав, как к дому подъехала машина. Она выглянула в окно. Облегченно вздохнула. Из такси выходила малина — Черная сова…

Задрыга включила яркий свет. Открыла двери. Фартовые, глянув, заторопились в хазу.

Шакал вошел первым, как всегда. За ним кенты.

— Смотрю, ты не скучала тут? С чем возникли эти фраера? — спросил пахан криво усмехаясь.

— Сам их тряси, — выдохнула Задрыга и уже не дрожа села ближе к Таранке.

Шакал закрыл дверь. Велел Боцману развязать незванного гостя. И поставив того к стене, приказал глухо:

— Колись, падла! Чей есть? Зачем возник сюда?

— Лось моя кликуха! Малина решила замокрить вон ту паскуду за нашего кента, какого мусорам заложила. Не мы — другие ее застопорят. Это верняк!

— Кто пахан твоей малины? — перебил Шакал.

— Мы сами себе паханы!

— Выходит, сброд фраеров? Тогда все проще. Зароем вместе с этим жмуром в одной могиле. Понемногу сам откинешься. Как ничейный. За таких спросу нет.

— И тебя замокрят, — процедил сквозь зубы Лось.

— Боцман, крикни сявок! Пусть падаль уберут! — выстрелил в упор. И обтерев наган, спрятал за пояс.

Через десяток минут кенты закрыли дверь за сявкой, убравшим все следы нежданного визита.

— Смотри, Задрыга, усек я, как перо оказалось наверху. Доперло, кому мастырила месть. И за что… Завязывай с этим, пора взрослеть. В дела ходишь фартовые. Кончай быковать со своими, — потребовал Шакал строго.

— Я уже зареклась. Чего теперь кипеж открыл? Мне и так до горлянки достало. Еле дождалась вас. А ты бочку катишь. Хватит наезжать. Если б не это перо, меня б уже в живых не было. Оно спасло, — и Капка рассказала все как было.

— Круто взялась шпана. Надо проучить! — встал пахан. И позвав из-за двери сявку, велел ему смотаться к шпановскому пахану всего Ростова.

— Передай ему, я — Шакал, пахан Черной совы, хочу говорить с ним. Завтра. В десять утра. Там, где сегодня была сходка! Если не прихиляет — пусть обижается на себя!

— Уехать бы отсюда! — подала голос Задрыга.

— Захлопнись! Что нас — фартовых, шпана трясла? Чтоб мы из-за нее линяли из Ростова? — сжались кулаки Шакала, и в глазах сверкнули свирепые огни, за какие и получил свою кликуху пахан.

Капка вобрала голову в плечи. Знала, злить Шакала опасно. Доводить до ярости — рисковать головой. Капка тихо легла в постель.

Она проснулась поздно, когда все законники давно встали. Девчонка увидела отца, разговаривающего с незнакомым человеком. Тот слушал Шакала, иногда о чем-то спрашивал. По всему было видно, что оба обсуждают что-то очень важное.

— Сегодня я разборку соберу. Узнаю, кто надоумил Лося. Я не велел им стопорить Задрыгу. Не посылал сюда никого. Да и зачем? Нашел бы возможность с вами трехнуть. Без перхоти. Ну да тряхну я своих, надыбаю, кто меня по ставил в дураки, — пообещал вставая гость.

Шакал положил перед ним пачки денег…

— Это твоя потеря. Потрафь на замену. Пусть толковые будут мужики. И мне пару шестерок надыбай. В обиде н оставлю. И знай, купюры кропленые, — предупредил Шакал.

— Иных башлей не держим. Все фаршманутые. Но мы не фраера. Не дергаемся. А сявок сегодня пришлю. Файные мужики. Костьми лягут за своих. Проверены, — уверил гость пахана. И глянув на Капку, добавил тихо:

— Враз нам надо было с тобой свидеться. Сам секи, шпана тоже уважение ценит…

А вечером к ним постучали. Двое мужиков стояли в дверях, не решаясь войти.

— Нас пахан прислал. Насовсем к вам, — сказал лысеющий, круглолицый человек, оттеснивший за спину длинного худого мужика.

— Как кликухи ваши? — спросил пахан, окинув обоих внимательным, придирчивым взглядом.

— Его Жердь, — толкнул локтем стоящего сзади мужика. И ткнув себя пальцем в грудь, сказал:

— А меня — Краюха!

— Давно в малине шпановской канаете?

— С пацанов. Мы ростовские.

— Как платил вам пахан? — спросил Шакал.

— Сами шевелились. Пахан наш получать любил. Раздавал лишь зуботычины, в мурло. Редко когда со стола перепадало. Так иль нет? — толкнул Краюха локтем Жердь. Тот торопливо закивал головой.

— У меня свой закон в малине! Стремачить, шестерить будете. В дело — ни ногой. Доперло? Хазу стремачить, нашу кентуху! Чтоб пальцем к ней никто не прикоснулся!

— Не то она кентель любому откусит! — добавил Боцман. Он, узнав, что с ним могло вчера случиться, всю ночь не спал, ворочался. Весь день косился на Задрыгу и только недавно в себя стал приходить.

— Вот башли вам! Хиляйте прибарахлитесь. Одно секите! Бухать вам — когда позволю! Сами накиряетесь, выпру из малины без трепу, — предупредил пахан.

Жердь и Краюха взяли пачку полусоток.

— На барахолке прибарахлитесь. Усекли? Завтра с утра до темноты управьтесь. На ночь — сюда. И больше ни шагу от хазы! — велел пахан, отодвинув сявкам часть ужина.

Сявки ушли в коридор. А Задрыга, едва закрылась за ними дверь, спросила отца:

— Как ты секешь? А не разделаются они со мной за жмуров из своей малины? Здесь им меня достать, как шиш обоссать.

— Не трепыхайся, Задрыга! Они за все годы от своего пахана не имели столько, сколько им на барахло отвалено. Да и почетно шпане в фартовой малине дышать. Не часто такое обламывается. Они теперь душонки выложат, чтоб их не выперли отсюда. И нынче прежнюю малину забудут. Что им она? Да и жмуров оплатили им. Дали бабки, чтоб помянули, а на остальные — новых сфаловали. Все в ажуре! Нет больше обид. Уважили шпану. И она кайфует. Потому что она — ростовская. А в своем доме никого обжимать нельзя. Чтобы и дальше дышать лафово — к тебе никого не допустят. Доперли мое слово. Свои, прежние их кенты, если вздумают счеты с тобой свести, эти двое им глотки порвут. Да и пахан их, слово мне дал, — успокоил Задрыгу Шакал и вместе со всеми кентами снова стал собираться на сходку.