Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Дочь пахана

— Приморила на удавке, потом пузо ему распустила. Но тяжелый гад. И сильный. Но у меня злости было больше, чем у него. Потому и одолела, — созналась Капка.

Стремачи, получив от девчонки свое, радовались до бесконечности. А Капка, считая себя прощенной, мечтала, как завтра пойдет она в дело вместе с малиной. Но… Вечером к Шакалу пришел ленинградский пахан, сказав, что возник для важного разговора, уединился в комнате с Шакалом до глубокой ночи.

— Просил монеты вернуть. Фраер из Пушкино к лягавым возник. Менты все малины трясут. Ботал пахан, будто коллекцию эту старый пидер завещал музею, когда сам откинется. Оттого менты кипеж подняли. Чтоб на халяву коллекцию загрести. Ну да не сфаловался я! Вякнул, мол, ничего про монеты не знаю. А коли повезет, тоже не верну. У нас та коллекция целее будет, чем у лягашей.

— Не допру, с хрена ли фартовые ментов ссут? — удивился Боцман.

— Как они в дела ходят? С добро — лягавых? — рассмеялся Пижон.

— Верно, у них Седой в паханах приморился! — вставил Таранка.

— Ботал пахан, что тот старый хрен вякнул в лягашке про пацана, какой его тряхнул. В темноте его не увидел. Но голос узнает.

— Уморил пидер! — рассмеялась Задрыга.

Но… Смех ее прервал громкий стук в дверь. В хазу вломились фартовые города. И, взяв в плотное кольцо Черную сову, потребовали тут же выложить коллекцию.

Задрыга, отмерив по локоть, обозвала законников козлами и послала матом, по-мужичьи грязно. Ее хотели достать из-за спины Глыбы, надежно загородившего собою Задрыгу.

Драка началась, как только местные попытались отодвинуть Глыбу. Тот пустил в ход пудовые кулаки. Задрыга успела вырубить двоих гостей, не ожидавших от Капки такой прыти. Переобувшись мигом в свои «растоптанные», она выбивала из драки одного за другим чужаков. Кому бок порвала, живот, другим — ноги пробила.

Кровь, мат, хруст, стук переполнили хазу. Вот в дверь кто- то позвонил. Громко, настойчиво. И все разом утихли. Свои и чужие вспомнили, что все они — фартовые, а за стенами

хазы — чужой, враждебный мир, с лягавыми, овчарками, фраерами.

Законники ждали, повторится ли звонок? Но нет. Хлопнула соседняя дверь, значит, могут позвонить лягавым.

— Кончай махаться, кенты! Давай по-честному трехать! — предложили местные.

— Ну уж хрен! В нашу хазу возникли махаться, а теперь ботать с вами? — взъярился Шакал.

— Прости, пахан! Но ведь за эту сраную коллекцию уже три малины замели лягаши. Кентов в ментовке метелят. Законников! Наших! Нет сил такое терпеть!

— Не хочешь своим на халяву уступить, верни за рыжуху или за башли! — предложили местные.

— Сколько дашь? — спросил Шакал, оживившись сразу.

— Два «лимона», это ее родная цена!

— Накинь еще один и сговоримся! — ответил Шакал.

— Столько не будет. Два и хана!

— Нет! — отрубил Шакал.

— Тряхни Жмота! Да шустрей! Вякни, через месяц верну! — говорили меж собой законники. И вскоре кто-то выскочил в дверь, побежал за деньгами.

— Давай мировую раздавим! — выдернул местный бутылку из-за пазухи. И, наскоро умывшись, залепив раны и царапины, приложив смоченные холодной водой полотенца на фингалы и шишки, садились к столу, забыв о недавнем.

Вскоре фартовый принес деньги. Их пересчитали. Шакал сгреб, и вернул монеты, весело подморгнув Капке. Та цвела. Эта сделка и цена — устроили ее. Она знала, что даже в банке кентам не всегда обламывалось унести больше одного лимона.

На следующий день, когда малина еще спала после бухой ночи, к Шакалу пришел посланник из Ростова.

— Новый сход будет. В Минске. Так законники хотят. Тебя вызывают. Всех паханов. Через неделю — будь!

— Нового маэстро выбрать надо?

— И это, и другое, — ответил загадочно и поспешил уйти.

— Пахан! На сход все возникнем! Одного не пустим! Видать, за Седого с тебя захотят снять шкуру! — предположил Пижон и добавил:

— Сами вовремя не смогли убрать мудака! Теперь дергаются! Козла хотят из тебя сделать!

Шакал ухмыльнулся невесело. Кто-кто, а он знал, всякому фарту конец приходит. Разным он бывает. Не хотелось лишь ожмуриться от клешней своих — на разборке, либо — в лягашке — на сапогах ментов.

— Может, и верняк ботаешь, Пижон! Только из этой разборки, если сход решит ожмурить, вам меня не вырвать! — опустил голову Шакал и подозвал всех к столу.

— Вы все слышали! Все знаете! Вдруг последние дни я паханю, так вот, что трехнуть хочу! В общаке теперь башлей хватает. Из них — больше половины — Задрыгины! Она принесла. Вдруг меня не станет, ее долю отдайте Капке. Кто зажмет иль замокрит за башли мою дочь, не боясь греха, пусть малина не спустит тому! Не допустите это! Я и в жмурах за Задрыгу со всех и с каждого спрошу! Покоя не дам! Она одна дышать не сможет. В отколе — откинется. С нами фартует с пеленок. И удача, вместо матери, пока с нею ходит, не покинула! Вдруг непруха прижмет, дышите вместе! Не гоните от куска никого! — сказал пахан.

— Зачем, Шакал, заранее откидываешься? — испугался Глыба.

— Потом забуду, иль времени не станет. На всяк трехаю! И секите! Моя доля в общаке, на случай чего, долей Задрыги станет! Доперло?

— Не стоит о том, пахан! — сморщился Глыба.

— И тебе, Боцман, вякну, Задрыгу — пальцем не трогать!

— Кто ее пальцем тронет — без кентеля откинется! Сто лет бы я не видел эту лярву! — скривился законник.

Фартовые Черной совы решили приехать в Минск на сход немногим раньше обусловленного времени. Хотелось найти хазу получше, разнюхать, как фартуют местные законники.

Капка с радостью покидала Ленинград. Всего три дня поводили и повозили ее по городу фартовые. Побывала Задрыга в Эрмитаже. Там ей понравилось. Особо в зале, где были выставлены царские короны, драгоценности, посуда и одежда. Но… Стащить что-либо не удалось. Именно с нее, с Капки, не сводили глаз Шакал и Пижон. Держали за руки. Как домашнюю. Задрыга даже заболела от такого. Ей запретили дергаться, самостоятельно ходить по залам. А тут еще баба прицепилась, в провожатые набилась. И всюду хиляла рядом с Шакалом. Объясняла, какая вещь кому принадлежала, кто из царей какую корону носил. Какой скипетр принадлежал Ивану Грозному и какой Борису Годунову.

Капка думала, сколько отвалили бы ей ленинградские малины, если бы она сперла эти короны?

— Наверное, больше, чем за монеты? — думала Задрыга

В магазины ее пустить не решились. От греха подальше,

Местные кенты не сводили глаз с Черной совы и отказались признать Шакала хозяином всех малин города. Ожмурился маэстро, отдавший город Шакалу. Теперь, как новый решит. Коли подтвердит слово прежнего, значит, так тому и быть.

Фартовать в своем городе они никому не давали. И Черной сове предложили сваливать в свои наделы! До схода… И малина уехала не прощаясь.