Эльмира Нетесова - Пасынки фортуны

— Ну уж нет! Я бы не вынес! Семь лет молчать! — не сдержался Игнатьев.

— Его, кстати, и теперь не реабилитировали. Хоть я много раз писал ходатайства. Меня оклеветали. А он теперь за свои приговоры отбывает. Без прощения. И в зоне — всем враг. Страшна его участь. Жаль мужика. Жена от него отказалась. Дети отреклись. Никто не пишет, не ждет его. Лишний в жизни. Трудно с таким смириться. Я когда в той зоне бываю, курево ему привожу. Сдал человек. Куда что делось? А кто виноват? Не только сам. Он

— продукт времени, государства, жертва безмозглости и тупости тех, кто вертел нами по своему усмотрению. Он понимает, что потерял многое. И то, чем дорожил, перестало быть нужным. Ведь юристом он уже не будет никогда. Это однозначно. Изменилось время. А в зэках долго не протянет. Вот и вдумайтесь, кого он наказал приговорами, которые выносил, не оспаривая ни с кем? Кто больше пострадал?— Таких, как он, немало было. Да и теперь хватает! Прикажут сверху — законопатить и все тут… Разве сегодня мы избавились от указаний и требований властей? Нет причин к аресту? Найдите! И сегодня у нас политических полные зоны. Только статьи у них иные. Уже не фигурируют как враги народа, зато подтасуют бытовую статью. А в психушках что творится? Туда без суда и следствия до конца жизни упрятывают. Под уколы и избиения санитаров. Они не только за год, за месяц из нормального человека психа сделают. С полным расстройством нервной системы и памяти. Кому оттуда удается вырваться, зачастую уже не жилец на этом свете. Либо лечить приходится долгие годы. Так что не знаешь, что страшнее — больница или зона, — добавил Игнатьев грустно.

— Теперь уже можно оспорить приговор. Шитое белыми нитками наружу лезет. И все ж до полной, подлинной законности, нам еще далеко! — согласился Игорь Павлович. И заметил: — К счастью, народные заседатели теперь не прежние. Вон, как в процессе над Катериной, ушлый мужик попался. Задал несколько вопросов и посыпалось дело. Там и докладывать нечего оказалось. Прекратили его за отсутствием состава преступления и все тут. Думаете, судья того не видел? Или следователь не знал, что дело сфабриковано? Все он видел! Да слишком послушен. По старинке хотел. Спихнуть скорее бабу в зону! Но на показательном процессе такие номера уже не проходят. Вот и опозорились судья и чекисты заодно. Теперь ответ держать придется. Жаль, что только дисциплинарная ответственность за подобные ошибки предусмотрена. Выговоры, затяжка с продвижением по службе. Не ощутят они в полной мере результат своих фальсификаций. А они многим жизней стоили.

— На меня гоже заявления писались. Стукачом. Из судейских. Исполнитель. И забрали б. Да Сталин умер. Замешкались. А когда «сквозняком» потянуло, после Берии, уже не решились забирать. Выждать хотели. Пока тянули, тут и проверка грянула. Из Москвы. Мое досье и выплыло! Уже и резолюция стояла. Ордер на арест… А я на тот день в командировке был. Там о смерти вождя узнал. Вернулся через неделю, а мне и говорят, мол, счастлив, что задержался. Не то бы… Я понял… А тот судебный исполнитель и по сей день работает на своем месте, как ни в чем не бывало. Здороваемся, заговаривать со мной пытается. А ведь пять доносов сочинил. Я уверен, что и сегодня строчит, сотрудничает с чекистами. Его уже не переделать. Кляузы второй натурой стали, заменили хлеб и совесть, — сказал Игнатьев.

— Не они, не стукачи, а породившие их виновны в том, что наша юриспруденция, реабилитируя репрессированных одной рукой, второй продолжает делать то же самое. А потому, считаю, нельзя молчать. Хватит пособничать преступникам, распоряжающимся нашей с вами свободой. Пора им

дать отпор. Всеобщий. И объявить вне закона органы, которые пытаются давить на правосудие, указывать ему, подчинять себе!

— Все это благие намерения! Дай Бог, чтобы нам за свою работу не пришлось краснеть и стыдиться результатов, — прервал Кравцова коллега. И добавил — Я понимаю вашу обиду, Игорь Павлович. Сочувствую вам. И все же, считаю, что и закон, и юристы, и все происходящее у нас от того, что не вожди, не органы, а народ наш виноват. В том, что позволил глумиться над собой, поверив в несбыточную, шизофреническую иллюзию о правах на все и ни на что! О всеобщем равенстве! О коммунизме! Вы только вникните! Какое нормальное общество добровольно согласится признать себя родственниками обезьян и все годы упорно доказывать эту мартышечью глупость не только своим детям, а и всему миру! Искать новые тому подтверждения, отрицая при этом свое происхождение от Бога! Вот отсюда все начинается! С обезьяны спроса нет! Она ни стыда, ни закона не знает! Выполняет то, что дрессировщик в нее вложил! Вот так и живем! По закону джунглей! Кто сильнее, тот прав. При чем тут закон? Психологию, мораль менять надо! Ведь мы с вами все еще в каменном веке живем! А нас к тому же заставляют прославлять его и кричать: «Да здравствует пещера!» В дверь номера послышался тихий стук.

— Войдите! — удивился Кравцов, глянув на часы. В номер просунулась голова Кузьмы, который, встретившись взглядом с Игорем Павловичем, спросил:

— Можно?

— Входите, Кузьма! Что-нибудь случилось? — пробежала тень по лицу.

— Да нет! Не стряслось, слава Богу! Вот тут моя кадриль захотела срочно с вами свидеться! — вытащил из-за спины за юбку смущенную, покрасневшую до корней волос Катерину.

— Мы тут вот с моим заморышем заспорили, и он говорит, что я, как приеду в деревню, то могу не нести в сельсовет документы, что срок мой закончился. Говорит, реабилитированный — это незаконно отбывший срок! Выходит, я нынче вроде как и судимой не была! Меня власти обидели. Так это иль брешет хорек? — уставилась баба на Кравцова.

— Верно Кузьма объяснил! А разве вы не знали? Вы теперь во всех правах восстановлены! — подтвердил Кравцов.

— Да зачем мне твои права, голубчик ты наш! Они и раньше не нужны были. Лишь бы как тогда не выкинули с отцовского дома, дали б спокойно жить на земле и работать до упаду, на самих себя!

— Этого сколько хотите! Никто не запретит. И не имеют права плохого слова сказать вслед.

— А записаться нам на одну фамилию нешто тоже разрешат? Чтоб как у людей семья была? — запунцовелась баба маковым цветом.

— Давно пора, — подтвердил Кравцов и, протянув руку, продолжил: — Первым поздравляю вас с этим решением! Счастья вам, какое только возможно! Светлой судьбы и радостей! Пусть никогда не вспоминается вам Колыма!

— Знаете, мы решили не ждать получку. И завтра отдадим заявления на расчет. Домой хочется. К себе! На родину! Устали на чужбине, — поежилась Катерина. И, потоптавшись на месте, насмелилась, звонко чмокнула в щеку Кравцова, сказала сбивчиво: — Спасибо вам, Игорь Павлович! За все разом! Уж извиняйте, коль что не так было! Неграмотные мы. Теперь уж не поправить это. Но помнить вас до гроба будем. И молиться за вас…