Эльмира Нетесова - Подкидыш

Хорошей была сказка. Доброй и светлой. Он никогда раньше такой не слышал даже по телевидению. Наверно, увидел во сне продолжение и разулыбался. Впервые этой ночью он не замерзнет, его никто не прогонит, не испугает пьяным криком и не обзовет грязно и обидно.

Совсем иную сказку рассказывал Стешке Александр. Тихо-тихо, чтоб другие не услышали. Чтоб не убежала от ужаса Варварина добрая сказка, споткнувшись на осиротелом мальчишеском сердце.

— Я его на чердаке многоэтажки нашел. Подсказали, где живет, вместе с такими же беспризорниками. Там — десятка три ребятишек. Всякие. Девчонки и мальчишки. Все уже бомжи со стажем. Есть совсем малыши — трех, четырех лет. Их тоже… Выгнали, или сами убежали. Не от добра. От расправы. Иные от смерти.

— А с Сережкиной матерью виделся?

— Пришлось. Вынужденно, конечно. Не в квартире. Вначале в милиции, потом в нотариате. В милицию я сам пришел. Взял подтвержденье, где живет Сергей. Потом ее вызвали. Предложили забрать сына. Она отказалась. Всю вину на меня свалила. Мол, она работала, а я ее сына плохо воспитал. Испортил вконец. Ну, взял я подтвержденье о своем заработке. Он оказался вдвое больше, чем у нее. Не вышло обвинить меня в иждивенчестве и несостоятельности содержать ребенка. А уж грязи на наши с Сережкой головы было вылито достаточно. Я испортил сына! Но, помилуй, разве своевременным питанием, уходом за мальчишкой, помощью в подготовке уроков можно испортить ребенка? Нелепица! Но даже милиция удивилась, что мать ни разу не дала сыну денег на завтрак в школе. Я его одевал! Готовил к школе! Она даже не знала, что нужно сыну! И когда ей предложили забрать его домой, в буквальном смысле завизжала: «Ни в коем случае! Не хочу!» В милиции ей сказали, что с нее будут удерживаться алименты на воспитание сына. Она ответила, что не станет их платить.

— Почему она его невзлюбила?

— Видишь ли, что-то произошло с отцом Сергея. Кажется, он изменял, а потом бросил. Но суть не в том. Он — и ее ребенок. Только вот она не признает. Не может согласиться. И Сережка с малолетства не любил ее, сторонился и не доверял. Не было теплины между ними. Я был буфером все восемь лет. Но когда-то этот антагонизм проявился бы…

— Как он согласился прийти к нам?

— Знаешь, Стеш, выбора нет у него! Он пока пошел за мною. Куда угодно. Он верит мне. А дальше, думаю, оттает сам.

Утром, проснувшись на печке, Сережка ждал, когда его позовет Александр. Но… Тот уже ушел в лес рисовать новую картину. А на печку залезла Ленка:

— Чего разоспался? Иль после бани разморило? Пошли в кухню. Там бабуля блинов напекла. Со сметаной поешь. Ты какое молоко любишь?

Парное иль топленое? Я холодное люблю! А Любка — с медом! Тебе какое надо? Наши мне сказали накормить тебя. Но доставать из печи сам будешь. А то я еще не подросла. Ну, слезай. А то Любка сама все конфеты с елки слопает. И нам не оставит! — поторопила мальчишку.

Сережка целый день играл с девчонками. Катал на спине Ленку, изображая коня, в прятки, в жмурки играли до темноты. Мальчишка и сам не заметил, как вернулся в детство.

А когда ночь подкралась к дому, кто-то в окно постучал. Варвара выглянула. «Опять бандюги! Пропали мы. Нынче защитить некому!» — побледнела баба.

— Что им надо? — подошел к двери Александр.

— Деньги! Не ходи, убьют! — пыталась удержать Стешка. Но человек упрямо шагнул на крыльцо, закрыв за собою дверь.

Как ни прислушивались в доме, слов разобрать не могли. Сережка вышел в коридор. Оттуда скользнул в сарай. Отворив дверь во двор, вышел уже с вилами:

— Дай? им! Вломи! — ткнул вилами в темноте в незваного гостя. Тот взвыл. Скатился с крыльца. Второго Александр отбросил кулаком к самым воротам. Тот рухнул ничком в снег. Сергей с Александром живо связали их.

— В милицию надо сдать!

— Вломить хорошенько, больше не придут сюда.

— Э-э, нет! Еще как нагрянут!

— Шкет! Отпусти! — послышался голос. Сережка, услышав свою кличку, подошел к мужику. Посветил в лицо спичкой. Узнал…

— Ты здесь приморился!

— Да. Тут живу.

— Надолго ль, Шкет? — спросил бомж.

— Навсегда. Усек? И больше здесь не возникай! Увижу, уже не смоешься! — развязал мужика.

— Зачем ты его развязал?

— Так надо. Я знаю обоих. Не надо к лягавым. Они уже не придут сюда, — ответил мальчишка.

— Откуда знаешь?

— Такой закон. Где свой приморился, там навар не снимают. Это не воры. Бомжи! Навсегда уйдут. Пошли в дом, — позвал Александра, успокоившись.

— Ты вилами его здорово достал?

— Нет! Он больше испугался. Не ждал.

— А если заражение будет?

— Ништяк, пропердится. Я его знаю, — ответил Сережка, входя в дом.

Бомжи и впрямь вскоре ушли в деревню. Александр с Сережкой видели, как они вышли за ворота и, не оглядываясь, поплелись в Дубровинку.

— Чего они хотели? — подошла Любка к мальчишке.

— Пожрать. Или денег на жратву. Да кто теперь даст даром кусок хлеба чужим людям? Я вон, когда в бомжи свалил, поначалу чуть не сдох. Бродячие псы сытнее меня жили. Потом научили выживать. Вот такие, как эти! — кивнул за окно. — На огороды делали налеты, на дачи. Белье с чердаков таскали. Потом загоняли его. В общем, перли все, что плохо лежало. Дачи обчищали. Я боялся. Самым трусливым был. За это били часто. И один раз я решил поспать на железнодорожном вокзале в зале ожидания. Но туда пройти можно было только с билетом или за деньги. У меня ничего этого не было. Решил я примоститься к какому-нибудь дядьке и под видом его сына пройти наверх — в зал ожидания, — шмыгнул носом Сергей и продолжил: — Долго я ждал. Много людей прошли в зал ожидания. Но все не то. Уже под вечер один появился. Я его нюхом почуял, что проведет меня. Сунул руку к нему в ладонь. И прошусь, мол, отведи наверх, будто я твой сын. А он аж подавился и спрашивает, зачем мне нужен зал ожидания? Ну, ответил, что хочу не на полу, на стульях поспать. И еще там пассажиры часто объедки оставляют. А я уже три дня не жравши. Он взял меня. Провел наверх и не отпускает. Подвел к тетке. Это его жена была. Жопа в три раза толще, чем у Варвары, — оглядел бабку, та смутилась, покраснела. — И говорит ей, мол, Зин, а Зин, давай этого пацана себе возьмем. Он — беспризорник. Нашим сыном станет. Та, как будто ей иголку в задницу воткнули, развизжалась. И на своего дядьку понесла всякую вонь. Обзывала грязно. Я послушал, жалко стало мужика. Он несчастней меня. И говорю, что не хочу к нему даже на минуту. С такой теткой не то что человек, собака не уживется. А и ему, чем с ней жить, лучше в бомжи свалить. Баба та чуть с ума не сошла. Во орала! А люди, что в зале ожидания были, поддержали меня. Много жратвы дали и денег. А дядька тот догнал меня, предложил к своему брату поехать. Насовсем. Тот, мол, тоже в бездетных. Но я отказался. Все бездетные бабы — жадные. Да еще он проговорился, что жена брата бухгалтером работает. Я этих бухгалтеров ненавижу, как лютых врагов. Они всякий кусок и глоток просчитывают. Скупее их в целом свете нет никого! У меня та, что родила, тоже бухгалтер. Не знаю, зачем они вообще в этой жизни нужны. Никому от них тепла нет. У них в середке вместо сердца — счеты, — понурил голову.