Юлий Дубов - Большая пайка

— А Платон Михайлович теперь — генеральный директор, — закончил папа Гриша. — Кстати, за генерального мы еще не пили. Платон, за тебя, друг мой.

Выпили за Платона.

— Кстати, Мария, — сказал папа Гриша, закусив и откинувшись на спинку стула. — Вы не хотите к нам в «Инфокар» на работу?

— А мне, между прочим, еще никто ничего не предложил, — ответила Мария, сверкнув глазами в сторону Платона. — Я ведь и про предприятие ваше, Григорий Павлович, только сейчас от вас услышала. Если директор позовет, тогда и подумать можно.

Платон только улыбнулся. Улыбка эта могла означать все что угодно.

— Позовет, — уверенно сказал папа Гриша. — Как же не позвать такую красавицу! А вы чем хотели бы заниматься?

Мария пожала плечами.

— Не знаю. Дело ведь не в том, чем заниматься. Главное — положение.

— Должность, что ли? — не понял папа Гриша.

— При чем здесь должность? Положение! Если место первого лица в фирме уже занято, согласна на место второго. А должность пусть будет какая угодно.

— Вот это характер! — Папа Гриша снова наполнил рюмки. — Скажи, Платон, разбираюсь я в людях? Как угадал! Еще раз, друзья, предлагаю выпить за нашу даму.

И только Муса заметил, что у Платона резко испортилось настроение.

Действительно, инициатива папы Гриши по привлечению Марии к деятельности «Инфокара» застала Платона врасплох. И когда в третьем часу ночи он отвозил Марию домой, никаких готовых решений у него еще не было.

— Ну что? — спросила Мария, прервав затянувшееся молчание. — Возьмешь меня на работу?

— Я не знаю, правильно ли это, — ответил Платон, подчеркнуто внимательно следя за дорогой.

— Останови, — попросила Мария, посмотрев в боковое стекло. — Давай немного пройдемся. Я заодно покурю.

Платон с трудом переносил табачный дым, а Мария, впервые закурившая на Кубе, пристрастилась к кубинским сигаретам.

— Я развожусь вовсе не потому, что хочу тебя подцепить, — сказала Мария, когда они отошли от машины на несколько шагов и прислонились к парапету набережной. — Мне просто все надоело. У нас с тобой ничего толком не получится, уж как-нибудь я тебя узнала за последние месяцы. Поэтому на сей счет можешь не переживать. А насчет работы я тебе скажу вот что. Тебе в любом случае потребуется человек, который будет знать все — с кем встретиться, кому позвонить, что сделать. Лучше меня ты вряд ли кого найдешь. То, что мы с тобой — ну, в интимном, что ли, плане — либо уже разошлись, либо вот-вот разойдемся — не иллюзия, а факт. Значит, этот самый интимный план помехой не будет. А так… — ты меня ведь уже немного знаешь, я тебя не подведу и не продам.

Платон посмотрел на Марию и улыбнулся, отчего сразу же стал похож на мальчишку, получившего в подарок велосипед.

— Я всегда знал, что папа Гриша — гений, — признался он. — Ну я-то — ладно. А он тебя за пять минут разглядел. Договорились.

Когда Платон остановил машину у дома Марии и открыл ей дверцу, он, наклонившись, спросил:

— Я зайду?

Мария посмотрела на чертиков, бегающих в глазах Платона, и искренне расхохоталась:

— Все, солнышко мое! На работе — никаких романов. Ты это хотел услышать?

— Ну как тебе сказать, — протянул Платон. — Наверное. А все-таки жаль.

— Ничего. — Мария вышла из машины и легко поцеловала Платона в щеку. — Лучше так, чем по-другому.

За очень небольшими исключениями, в мире не бывает бесплатных приобретений. Если человек чего-то хочет, за это надо платить. Не обладая стратегическим гением и ничего не понимая в формальном анализе решений, Мария совершила в эту ночь исключительно выгодную и важную для себя сделку, обменяв то, что она все равно со дня на день теряла, на то, что ей очень хотелось приобрести и сохранить.

Так в штатном расписании «Инфокара» появилась должность руководителя аппарата с расплывчатыми полномочиями и конкретной персональной ответственностью.

Старый Новый год Виктор сидел на диване и слушал, как Ахмет произносит тост. В этом тосте некая красавица познакомилась с неким джигитом и обнаружила в нем определенные достоинства, но ее это не слишком впечатлило. Тогда она познакомилась с другим джигитом, который тоже был неплох, но чего-то в нем недоставало. И следующий джигит ее никак не удовлетворил, и еще один, и еще. Поэтому красавица так и не смогла выйти замуж и умерла старой девой. Но вот если бы эта красавица жила не тогда, в незапамятные времена, а сегодня, и если бы ей выпала редкая удача познакомиться с нашим замечательным новорожденным, то она увидела бы в нем все то, что не смогла найти в незадачливых джигитах, своих современниках, и тогда у этой истории был бы счастливый конец.

Новорожденным был Платон, появившийся на свет в ночь Старого Нового года.

В честь этого события у него дома собрался мальчишник — Муса, Ларри, Марк Цейтлин, Ахмет, Терьян и Виктор. Несмотря на обилие выходцев с Кавказа, запас тостов исчерпался, и день рождения постепенно начал сходить на нет.

Вот тогда Платон наполнил рюмку и встал.

— Ребята, я хочу кое-что сказать.

Никто не помнил, чтобы Платон когда-нибудь произносил тосты. И то, что он сказал, тостом, строго говоря, никак не являлось. Он говорил о том, что половина жизни уже позади. Что всем им невероятно повезло — они всегда занимались только тем, что им нравилось. И главное — что они вместе. И за все эти годы ничто не могло их по-настоящему разделить. Ни женщины, ни дети, ни работа.

— Мы — счастливые люди, ребята, — сказал Платон. — У нас есть один общий дом — это любое место, где мы собираемся вместе. И у нас есть одна общая семья — это мы все. Женщины будут приходить и уходить, дети будут вырастать, а мы всегда будем оставаться вместе. Мы ведь не просто знаем друг друга черт-те сколько лет, мы вместе выросли. И жили на глазах друг у друга. Мы знаем, что каждый из нас сделает через минуту, через час, через день. Я не буду говорить о дружбе и всем таком. Мы не друзья, мы — больше. Мы — одно целое. Мы — это целый мир, со своими правилами, со своими законами, своими радостями и своими бедами.

И я хочу, чтобы мы сейчас выпили за этот мир, и за эту радость, и за беды тоже давайте выпьем, потому что без них все равно не бывает, но настоящей беды, когда кто-то из нас повернется спиной к другим и забудет об этом нашем братстве и о том, кто мы друг для друга, у нас не будет никогда.

Он долго еще говорил, глядя куда-то в угол и вертя в руках рюмку, из которой выплескивалась водка, и в голосе его звучало непонятное удивление — будто он сам не ожидал этих слов, и говорились они сами собой, помимо воли.

Когда Платон закончил и, выпив то, что оставалось в рюмке, сел, глядя перед собой все теми же удивленными глазами, за столом установилась абсолютная и не прерываемая ничем тишина.