Эльмира Нетесова - Седая весна

— Гадкая ты баба! Грехов на тебе больше, чем на барбосе блох! И все тяжкие! Их и в гробу не замолишь и не очистишься! Сколь вины твоей перед всеми и каждым! Вот где скажешь, не та мать, что родила! Ты хуже змеи. Сыновей разводила, спаивала, внуков обижала, попрекала каждым куском. Да еще и проклинала, всякие мерзости устраивала, позорила, сплетничала. Да кто такую в дом пустит? От тебя два мужа на тот свет ушли. Один — в войну погиб, в самом конце. Второй — недавно помер. Ты еще в третий раз хотела схомутать мужика. Да он не дался. Не схотел тебя! Хоть и вдовый! Знал, какое ты говно!

— Сама говно! — вскочила бабка. И, проклиная Ульяну, кинулась бегом из дома, удивляясь, кто успел так много рассказать о ней, предупредить о приходе. Она не верила, что карты могли так много рассказать о ней.

Отказала Уля и Савелию. Ох, как хотелось ему присушить соседскую вдову. Та с сыном и дочкой жила. Оба взрослые. Институты заканчивают. Скоро на свои ноги встанут. Им не надо будет помогать. А вдова хороша! Дом двухэтажный каменный. Вокруг сад цветет. В доме — все удобства, даже телефон. Не то что у Савелия. Все за домом и без дверей. Вышел туда, не только соседи, все собаки знают, чем Савелий ужинал. А вдова — богатая! Кофе на дню по нескольку раз пьет. На окнах занавески шелковые. И сама всю жизнь в начальстве работала. Но…

Ульяна, едва раскинула карты, побагровела:

— Ах ты, шиш корявый! Трех баб в гроб загнал! От детей избавился! Обоих сынов с дома выкинул! Еще и к невесткам приставал — старый курощуп! Из-под себя на сковородку норовишь положить! Скряга замороченная. Тебе еще и бабу? Колода гнилая! Не на твою облезлую морду эта картина. Пшел вон отсель, барбос лишайный. Твоя баба — кочерга и каталка! Жених — гнилой мухомор! Не марай пороги, хряк холощеный! — отворила двери настежь и вытолкала гостя из дома. Тот трусил по улице без оглядки.

Он даже забыл, зачем приходил к Ульяне. Горели лицо и шея. Даже затылок пекло. Только б никто не узнал и не услышал, как испозорила его ведьма. Сам о случившемся даже в гробу лежа никому не сознается…

Ульяна никогда и ни с кем не обсуждала приходивших к ней людей, не делилась, не говорила кто с чем появлялся. О бедах и болезнях молчала. А потому от нее не выскочила ни одна сплетня, и горожане убедились: умеет женщина хранить чужие секреты и доверяли ей многое.

Вот так поздно вечером, когда за окном стемнело, остановилась у ее дома машина, из нее вышли трое. Постучали несмело. Когда открыла двери, поняла, что не свои — не городские. Решила отказать. И, нахмурившись, спросила:

— Кого надо?

— Ульяну! — ответила разнаряженная женщина, пахнущая духами, кремами, красками.

— Что надо вам?

— Поговорить. Может, и нам поможете, — тихо ответил коренастый, плотный человек, стоявший к Ульяне ближе всех.

— Чем?

— Об этом, если вы разрешите, в доме поговорим.

— Да никому я не помогаю! Что вы придумали? Самой до утра бы дожить! — не понравился бабе парень, стоявший за спинами родителей. Он что-то

лениво жевал, пинал ногой завалинку. На Ульяну смотрел свысока.

«Щенок сопливый! Ишь, кобенится говно!» — подумалось бабе и решила отправить их прочь.

— Ульяна, а кто теперь в чем уверен? Но мы к вам издалека. Четыре часа добирались. Не близкий путь. Одна надежда на вас. Неужели впустую промучились? Мы так надеялись! Если откажете, не знаем, как дальше жить! — просил мужик.

— Вы сами были матерью! Помогите! — подала голос женщина. И вошла в дом, пропустив впереди себя парня.

— Три года назад это случилось. Мы с женой целыми днями работали и упустили, перестали контролировать Лешку, посчитали самостоятельным, взрослым и передоверили. А он «травкой» баловаться стал. Попал в дурную компанию, И уже сдружился с уголовниками. К нам милиция стала приходить. Мы ей не верили. Дальше — сами убедились. Он уже из дома деньги таскать стал.

— Ну хватит наезжать на меня! Подумаешь, «бабки» увел! Пацаны, в натуре, все спустили. Даже квартиры предков. А вы чего ноете? У вас все в ажуре! — подал голос парень.

— Пришлось переезжать, менять работу. Легко ли это теперь? А сын и здесь наркоманов сыскал!

— А что ж в больницу не положили его? — удивилась Ульяна.

— Трижды укладывали. А он сбегал. Да и не лечат, содержат в изоляции, и все на том, — отмахнулся отец.

— А они там гомиками стали, в больнице той. Говорят, от скуки, делать было нечего, Вот и нашли развлеченье. Из одной беды — в другую, — покраснела мать.

— Ладно, вы пока тут посидите а мне с Лешей поговорить надоть! — позвала Ульяна парня за собой. И заговорила тихо, ласково, спросила парня обо всем. Тот поначалу дичился, все на дверь смотрел. Ульяна взяла его руку, посмотрела линии руки, погладила плечо, затылок и сказала: — А ить светлая у тебя головушка! Талант свой имеешь от Бога! Зачем закинул подаренное самим Господом? Такое единому на тыщу дадено! С девушкой своей разругался на что? Хорошая она! Страдает по тебе! Детки будут… Не стоило из-за пустячной ссоры так долго мучить свою судьбу!

У Лешки отвисла челюсть. Он слушал, не веря своим ушам. И вдруг подскочил:

— Мам! Пап! Она все знает! И про Томку!

— Да сядь же ты! Чего скачешь? Что особого услышал? Ведь опрежь чем воротиться к ней, подлечиться придется с недельку. А может, и больше. Тут тоже все от тебя зависит. Как скоро сам захочешь очиститься от грязи, какую наскреб в душу. И воротишься к ней прежним. Договорились? — глянула в глаза парня.

— А она меня простит? — спросил тихо.

— Она тебя любит. И верит, что воротишься. Ждет.

Лешка сиял от счастья. Он послушно пил настои и отвары, вскакивал на заре и умывался святой водой, потом Ульяна читала над ним заговоры на огонь и пепел, на воду и соль.

Уже на третий день парень бросил курить. Его тошнило от дыма сигарет. Но по ночам еще тряс озноб и под утро одолевала тяга к анаше. Лешка вставал с постели раздраженный. У него пропали аппетит и сон.

— Держись, детка, не. сорвись! Ради самого себя, — уговаривала Ульяна. Легко было лишь сказать.

Лешку трясло все сильнее. Его бросало то в жар, то в холод. Сохло горло, скрючивало все тело. Оно то чернело, то становилось белым, как снег. Ему не раз казалось, что от боли полезут глаза из орбит, отвалятся десны. Все тело ломало и выкручивало так, что сил едва хватало. И тогда Ульяна читала молитвы, облегчала муки. Такие приступы случались часто, особенно в первую неделю.

— Ульяна? А сколько ему еще мучиться вот так? — спрашивала сквозь слезы мать.

— Теперь уж недолго…

— Он выживет? — выдавала страх.

— Куда ему деваться? Худшее уже позади. Нынче легче пойдет. Только помяни мое слово, не смей в приступе пожалеть. Сгубишь насмерть. Кровь его теперь чистится. Это три дня. Опосля отпускать начнет, На рвотину не гляди. Так надо. Он в себя вертается. А когда приедете домой, не мешай его судьбе. Нехай женится. Этот враз серьезным станет. В науку воротится, где опрежь учился. И много чего добьется в ней, — говорила Ульяна уверенно.