Михаил Март - Двуликое зеркало

– Сколько стоит этот союз?

– Дорого. Сейчас я не готов назвать цену. Все зависит от степени сложности.

– И вы хотите, чтобы я доверился чиновнику в майорских погонах и был уверен в его неограниченных возможностях?

– Однако дело не стоит на месте. Эти бумаги добыл я, и операцией руковожу я. При взаимодействии и хорошем союзе мы с вами можем оградить вас от неприятностей и подставить остальных под черту. Они сгниют за решеткой, и никто вас не достанет. Только не говорите мне, что вы не боитесь Гнилова или Вихрова, вашего грозного волкодава.

– Я должен подумать над вашим предложением.

– Не возражаю. Такие вопросы за минуту не решаются.

– Сколько у нас есть времени?

– У нас?

– Я говорю с союзе. Он же не вечный. Операция должна иметь свое завершение.

– С учетом сложности не более двух-трех месяцев. Далее поползут метастазы, и я уже не смогу вам помочь.

– Хорошо. Найдите меня дней через десять. Я должен проверить надежность замков и собственных позиций.

Они расстались, пожав друг другу руки.

Теперь Сарафанов не сомневался, что чутье не подводило его. Досье взяты из компьютера Докучаева. Он первый пойдет с повинной, в этом майор не ошибался.

Тем же вечером он зашел на почту за газетами и бросил письмо в абонентский ящик. На почту он заходил ежедневно и знал, что здесь за ним наблюдать не станут. Почта не вокзал.

Поначалу план действий показался ему полной чепухой. Но чем больше Мочкин над ним думал, тем оригинальней и необычней он ему представлялся. Согласно инструкции, Мочкин получил небольшой чемоданчик в автоматической камере хранения и принес его домой. Разглядывая содержимое, он улыбался. Кому нужно так изгаляться, если существуют простые и проверенные способы убийства? Но спорить ему не с кем, деньги уплачены, и работу придется выполнить.

На кровати лежал сборный металлический арбалет с мощной пружиной и стальной стрелой. Современная игрушка с оптическим прицелом выглядела элегантно, компактно, и от нее веяло робингудовской романтикой. Рядом лежали два мотка гибкой стальной проволоки, похожей на тонкие струны. На одном мотке висел ярлык «20 метров», на втором – «36 метров». Концы струн крепились на миниатюрные карабинчики и выглядели изящно и надежно. Но главным атрибутом была бомба.

Мочкин повидал немало мин, снарядов и гранат, но такая ему попалась впервые. Размером с небольшую дыню, разделенная на сотню граней, как пихтовая шишка, она была выкрашена бронзовой краской и сверкала золотом. Кольцо вкручивалось в детонатор, как болт, и выглядело слишком большим, похожим на браслет. На смертоносном шаре висел другой ярлык: «Прикасаться только в перчатках».

Мочкин изучил схему, еще раз перечитал инструкцию и сжег все бумажки. Он не жаловался на свою память. Идея понятна, и Мочкин уже проигрывал весь спектакль в своем воображении.

Вечером он пошел в церковь и отстоял службу. Не забывая креститься, он осматривался по сторонам. Отремонтированный храм выглядел богато и помпезно, все сверкало позолотой в тусклых лучах тысячи свечей. Прямо над аналоем на высоте десяти метров висела громадная люстра с тремя десятками рожков для электрических свечей. Тяжелая бронзовая цепь, державшая гигантский канделябр, уходила под своды купола. На уровне третьего этажа находился кольцевой бельэтаж с мраморной балюстрадой. Наверняка с высоты балконов храм выглядел еще величавее и роскошнее, а прихожане казались ничтожными муравьями перед оком Божьим, с высоты взирающим на своих послушных рабов.

Мочкин вернулся домой, завел будильник на три часа ночи и лег спать. Спал он тихо, без тени беспокойства и проснулся за пять минут до звонка.

Чашка черного кофе, десять минут на гимнастику, пять на сборы – и он вышел на пустынную темную улицу. Небольшой рюкзачок с необходимыми атрибутами он положил на переднее сиденье старенькой «копейки» и завел двигатель. Мочкин давно уже перестал мечтать о новой машине и ухаживал за своей старушкой, как за иномаркой. «Жигуленок» отплачивал заботу о себе бесперебойной работой.

Через двадцать минут он заехал в один из московских двориков и, оставив машину возле подъезда, прошел проходными дворами к задней части церкви. Закинув рюкзак на плечо, он поднялся по пожарной лестнице к куполу небольшой часовни, которая соединялась с храмом покатой крышей. Действовал Мочкин не спеша, методично и четко, будто проделывал этот маршрут ежедневно.

Перебравшись по коньку крыши к главному зданию церкви, он спустился на три метра по покатому склону скользкой жести и оказался возле продольного узкого окна. Поддев штакетник ножом, он снял рейки и вынул стекло, после чего просунул в окно руку и отдернул шпингалет вверх. Забравшись вовнутрь, ночной визитер поставил стекло на место и прикрыл окно.

Узкая каменная лестница короткими маршами поднималась вверх, описывая четырехгранный свод, ведущий к куполу. Поднявшись на три марша, Мочкин нырнул в полукруглую нишу и уперся в деревянную дверь с коваными петлями. Амбарный навесной замок не представлял собой сложного препятствия, и незваный гость быстро с ним справился. Дверь открылась тихо, без скрипа, и он проник внутрь.

Это был тот самый бельэтаж, которым он любовался во время вечерней службы. В церкви стояла тишина. Три свечи на люстре, пара канделябров и слабый, тлеющий свет лампад не могли справиться с темнотой огромного зала.

Мочкин присел на корточки и принялся разбирать рюкзак. Детали арбалета он складывал на пол, а затем скручивал их по порядку, пока из непонятных железок не получилось смертоносное элегантное оружие. На тупой конец стрелы, заправленной в наводящей желоб, был прицеплен карабин с двадцатиметровой струной. Второй конец стальной проволоки он перекинул через балюстраду и прикрепил к кованой ручке двери.

Мочкин взял арбалет, откинул приклад и, прижав оружие к плечу, прильнул правым глазом к трубке оптического прицела. Он действовал точно по инструкции и навел стрелу на противоположную стену, где тихо стоял выписанный в полный рост Николай Угодник с Евангелием в руках. Мочкин прицелился в безымянный палец яркой фрески и нажал спуск. Пружина сработала, и грозная металлическая стрела молнией вылетела из своего гнезда. Она пролетела между главным стержнем люстры и нижним рожком подсвечника и, не доЛетев до стены нескольких сантиметров, зависла в воздухе, сдерживаемая стальной струной, будто щитом святого, не желавшего терпеть богохульства. На долю секунды грозный наконечник застыл в воздухе, и четырехгранное острие стрелы полетело вниз. Повиснув на нижнем рожке, струна не позволяла упасть стреле на мраморный пол и замерла, как застывший маятник, в пяти метрах от пюпитра, на котором стоял золоченый фолиант Библии.