Михаил Март - Погашено кровью

– Воздух, тишина, благодать! – начал Сычев петь гимн Сибири. – И ты здесь, как в холодильнике, сохранился. Здоровый, цветущий, румяный. Словно вчера тебя видел.

– Хорошо поешь, Леша. Давно в лирики перековался? – В машине Сычев согрелся. «Кукушка» едва отапливалась, и он немного замерз, а тут от печки шел жар.

– Да, легко ты оделся, Леша, – читая мысли, сказал Петухов. – Но я тебе подберу снаряжение по погоде. У нас градусов на пятнадцать ниже, чем в городе. Хорошо еще, солнышко несколько дней в году светит.

– Может, и я заморожусь. Не люблю крупные даты и юбилеи.

– Да-да, помню. Ты же на пять лет старше меня. Стрелки к полночи приблизились?

– Угадал. А дальше сплошная темень, настал период мемуарной хандры.

– Нормально, Алеша. Всех бандитов не переловишь и не пересажаешь. А вспомнить есть что.

– Утешаешь, Илюша. Я и сам все вижу.

– В Москву вернуться не хочешь?

– На экскурсию. Ничего уж там не осталось. Сын на Северном флоте в подводниках служит, старуху свою я здесь похоронил. Куда мне рыпаться и кто меня ждет? Лет этак на десять пораньше, то, может, и решился бы. Съезжу к сыну в Мурманск, заеду к Трифонову Сашке в Питер, и все мои задумки, а в столицу не хочу. А ты по Москве тоскуешь?

– Как каждый узник по дому. Меня тайга не скрутила. Правда, дома у меня не осталось. Дочь меня и не вспомнит. Что ей было-то? Десять лет, а сейчас двадцать два. Замужем, поди. Помню, когда я семью сюда привез, то где-то в глубине души надежда теплилась. Вот скоро добрый царь придет и вернет нас назад, в строй. Мы же гвардия! Черта с два!

– Она ушла от тебя? – оборвал подполковника Сычев.

– Недели не выдержала. Поначалу тут и поселка не было. Жили в зоне. Страшно ей стало, схватила Юльку и в Москву подалась. На кой черт ей эта тайга сдалась в сорок лет. Украдкой сбежала.

– И с тех пор не виделись?

– Нет. Я каждый отпуск в Москву срывался. Приеду – а она с дочерью в Сочи либо еще где. Через пять лет бросил я эту затею. Жил лишь надеждой: а вдруг вернется. Дом отгрохал на целую семью. Поселок с клубом. Дверь на ночь не запирал. Все мне чудилось, будто она прийти должна. Куда там! Слышал, что она замуж вышла за штатского. Плевать! Жаль, что дочь от меня прятали. Но и с этим смирился.

– Ты смирился? – глухо спросил Сычев. – Брось! Я смирился, ты смирился, Глеб смирился, в гроб от самогонки травленой лег. Кешка в Одессе на бандитский нож налетел, Николай под Мурманском под лед ушел, преследуя урок. Так и перешибут всех по одиночке.

– Ну о нас руки марать никто не будет. Чего мы стоим? Нас проще за дверь выставить. – По коже Сычева пробежала дрожь. Петухов попал в десятку, сам того не понимая.

Дальше ехали молча, запала надолго не хватало. Весь пар давно уже вышел.

Машина пересекла шоссе и через десять минут въехала в поселок, где стояли рубленые избы.

– Сейчас ко мне заедем, – сказал Петухов. – На зоне работает желторотый лейтенантик. Краевой отдел УВД прислал. Пусть они с кумом в казаки-разбойники поиграют, а мы с тобой о деле подумаем.

Аргумент был принят, и Петухов привез старого друга в свой дом.

Добрый сруб, с огромной печью. Иконы в красном углу, рушники, чистота, стол накрыт.

– Да, на лешего ты не похож, Илья. Не холостяцкая это хибара, – оглядываясь по сторонам, сказал Сычев. – Женским духом пахнет.

– От тебя ничего не скроешь. Взял я одну бабенку на вокзале в Чулыме. Под Барнаулом в женской колонии срок тянула. Мужа замочила. Пьяный я был. Пожалел бабенку. На вид не скажешь, что мокрушница. А я и сейчас не уверен, что она за дело сидела. Подставили бабу!

– Да ты не кипятись, Илья!

– Извини. Срываюсь. Одичал в зоне. Короче говоря, утром похмелился, но выгонять ее на мороз не стал. Четвертый год душа в душу живем. Вот такая, брат, аптека!

– Так это же хорошо, Илюша. Теперь и смерть не страшна. Одному подыхать тяжело. А когда теплая рука на твоей груди лежит; и смерть сладостной покажется.

На столе появился штоф с первачом.

– Садись. Подкрепимся малость, чем Бог послал. Выпили, закусили.

Еще раз выпили, раскраснелись, разомлели, но держались крепко.

– Ты мне скажи, Илья, почему побег двух зеков событием стал?

– Событие или нет, тут трудно сказать. Зимой у нас в тайгу не ходят. Не сезон. Оба побегушника сидели за мокруху. Ну и главное, что разоружили конвой и ушли с оружием. Карабин «СКС» с магазином.

– Значит, сам тревогу дал?

– Обязан. Особо опасные с оружием на свободе.

– Опасные, говоришь?

– Я бы так не сказал, но, согласно статьям, так выходит.

– Значит, очень надо было, коли скачок зимой сделали.

– Тут всякое может быть. На воле тоже трудно выжить, избежать розыска и победить тайгу и мороз удается единицам. Впрочем, если смерть лучше неволи, то можно рискнуть. Но больше всего не вяжутся друг с другом партнеры по побегу. Вот я и хочу начать с них.

– Логично. Сначала «кто», а потом «как».

– Давай прикинем, Алеша, что у этих людей общего. Кроме того, что оба побегушника москвичи, ничего. У нас из Москвы людей мало. Но я так думаю, их дорожки вряд ли пересекались в столице, и здесь они относились к разным прослойкам зековского общества. Один ходил в мужиках, вкалывал, часто конфликтовал, другой тихий, молчун, но выдвинулся в авторитеты, и пахан сделал его смотрящим барака. С него и начнем. Сергей Белый. Умышленное убийство, восемь лет. Отсидел семь, осталось восемь месяцев. Посадили его, когда парню стукнуло двадцать два. Учился на пятом курсе очного отделения Первого медицинского института. Жил с матерью, болезненная женщина, пенсионерка. После года отсидки она умерла. Когда в колонию пришло письмо о ее смерти, Белый сделал попытку соскочить, но его взяли в двух шагах от зоны. Я не стал поднимать шума и сажать парня в ШИЗО. Но с тех пор он замкнулся и ушел в себя.

Других попыток к побегу не предпринимал. В зоне прижился благодаря случаю. На лесоповале один из авторитетов получил перо под ребра, и Белый его спас.

Остановил кровотечение и оказал первую помощь. Не зря пять лет в медицинском учился. Пахан приблизил его к себе и сделал его смотрящим. Блатарем его не назовешь, но жил он по их законам и пользовался всеми привилегиями особой касты. Придворный лейб-медик! Чего ему здесь не хватало, я сказать тебе не могу.

– По твоим словам, Белый – нормальный парень. Что известно из дела?

– Очень мутное болото. Я не юрист, но невооруженным глазом видно, что в деле полно погрешностей. Он жил с матерью в старой коммуналке. Ее пенсия, его стипендия, не разгуляешься. Белый с дружками или с сокурсниками нашли лазейку и таскали морфий из Института Склифосовского. В его деле отвели этому факту мало места, и странно, что он обошел статью, либо никто не хотел копать глубже. Ни одного свидетеля по фактам нет. Суть сводится к тому, будто бы один из его подельников решил расколоться и Белый его застрелил. Мало того, его тут же накрыли, потому что опера шли брать этого подельника, в квартире которого и произошло убийство. Стрелял он из нагана. Как наган попал в руки Белого, никто до сих пор не знает. Парень заперся изначально и подписал все обвинения.