Михаил Март - Змеиная яма

Перрон кончился, проводник закрыл дверь, повернул ключ и пригласил пассажиров из тамбура пройти в свои купе. У этих самых проводников имелась странная привычка все запирать. Как будут складываться обстоятельства, Вадим не знал и воспользовался опытом бывшего щипача – универсальный вагонный ключ перекочевал в его карман. Не Бог весть какая хитрость, особенно если образуется толчея в узком коридоре.

Он отправился в свое купе, сел у окна и задумался.

Настя появилась минуты через три.

– Ну слава Богу! Я уже решил, что ты отстала, – скороговоркой прошепелявил Журавлев.

– Старайся разговаривать медленно, а то тебе понадобится переводчик. Я ничего не поняла из сказанного, но догадываюсь, о чем ты хотел спросить. Мне пришлось сесть в их вагон. Они едут в фирменном «СВ», там занавесочки задернуты, а ты хотел знать номера купе. С платформы ничего не видно. Короче говоря, так. Едут они в шестом вагоне. Женщины заняли третье купе, мужчины четвертое. Я толкалась в коридоре и видела, как девушку тут же уложили. Ее полка левая, а дамочка устроилась справа. И еще. Престарелая красотка спросила у проводника, до которого часа работает вагон-ресторан. Важно это или нет, не знаю. Вы удовлетворены моей работой?

– В нашем деле, красотуля, все важно. Фортуна повернулась к нам лицом. Та, что помоложе, не кто иная, как Наталья Шефнер, жена Ханса. Я был уверен, что ее будут прятать в Москве, чтобы в нужный момент она оказалась под рукой. Но они решили иначе. В Смоленске ее никогда не найдут. Иголка в стоге сена. Мы должны ее отбить. Другого шанса нам не подвернется.

Настя села и открыла бутылку пепси.

– Ага, значит, ты считаешь, что сейчас у нас такой шанс есть? Я в восторге от ваших взглядов на соотношение сил, уважаемый Джеймс Бонд. Но и это еще не все. Ты же не сообщника спасаешь, а хочешь украсть мешок с костями в шестьдесят пять килограммов весом, да еще без ручки. Девка под кайфом. Поверь мне: я когда-то мединститут заканчивала. Ее наркотиками накачали либо психотропной дрянью, что ничуть не лучше. Глаза-то стеклянные, ничего не видят.

– Что подтверждает все мои опасения. Сама она в Смоленск не поедет. Ее перевозят как груз. Для того и охрана потребовалась. Этих парней я знаю. Одного зовут Жорж, другого Счастливчик. Клички, конечно. Работают они в фирме Шефнера. Ребята не промах, на ринге я с ними выяснять отношения не стал бы. Тут какой-то особый подход нужен. Наглый, дерзкий и непонятный.

Настя покачала головой.

– В Смоленске их встретят. Я в этом не сомневаюсь. А что мы можем сделать в поезде? Перевести ее в свое купе? Допустим. А куда ты денешь ее потом? Тебе же не дадут с ней выйти из вагона, а уж тем более увезти с вокзала.

– Все правильно. Решение должно быть неординарным – таким, к чему противник не готов.

Дверь распахнулась, и на пороге появился проводник.

– Так, дорогие товарищи, вы у меня едете до Смоленска, – он держал в руках билеты. – Поезд прибываете шесть утра. Разбужу за полчаса, чтобы собрать белье.

– Значит, мы всю ночь будем в дороге?

– Конечно, очень удобно. Сел в поезд, лег спать, а проснулся в пункте назначения.

– Вы правы, – улыбнулся Журавлев, показывая свои кошмарные зубы и дутые щеки. – Принесите нам чайку.

– Без проблем.

Проводник исчез.

Поезд громко загудел и ворвался в тоннель. На секунду свет погас и зажегся дежурный фонарь над окном. Сразу стало темно и неуютно. Вадим выглянул в коридор – там тоже горели только дежурные огни: три фонаря на целый коридор.

– Черт! Что за маразм? Въезжаем в кромешную тьму, а свет гасят.

Он сел на место и глянул на Настю, которую перемена иллюминации не трогала, она продолжала пить пепси. Тоннель пролетели в считанные секунды, и вновь зажегся свет.

Принесли чай. Журавлев смотрел на проводника с каким-то любопытством, будто ему вместо чая подают коньяк.

– Скажите, любезный, почему свет гасят?

– Вы про тоннель? Дело в том, что обычный свет и дежурный вместе работать не могут. Рубильник один. Либо туда, либо сюда. Днем люди не пользуются светом, и машинист врубает всегда дежурный при въезде в тоннель, а то поезд погрузится во тьму. Привычка. Как тоннель – так он хлоп по тумблеру. Здесь еще ничего, ночью люди спят, а дальше, перед Смоленском, начнется карусель – семь длинных тоннелей, по полминуте, а то и дольше. Машинисты привыкли в темноте ездить. Они на дорогу смотрят, освещенную прожектором. Вот такая, брат, история.

– Чего удивляться, – улыбнулась Настя. – Вся страна так живет. То свет то тьма, а просветов не видно. Проводник вздохнул и пошел восвояси.

– Может быть, ресторанчик посетим? – предложила девушка.

– Непременно. Страсть как хочется посмотреть на эту компанию поближе.

Поближе не получилось – народу в ресторане хватало. Странная четверка сидела от них за четыре столика, но все, что нужно, Вадим видел. Наташа сидела лицом к ним, рядом с красоткой, мужчины спиной. И надо сказать, эти спины выглядели достаточно широкими, чтобы не дать своих попутчиц в обиду. Все ели стряпню местного повара, кроме Наташи. Взгляд у нее действительно был необычным. Полное отсутствие присутствия, как выражаются шутники.

– Похоже на аминазин в большой дозе. Это не наркотик, но выбивает человека из колеи тут же. Смотри на нее – чем не Марья-искусница? «Что воля, что неволя, все равно!»

– А ты обратила внимание, что у вас волосы почти одного цвета и длина такая же?

– О чем ты, Квазимодушка?

– Так, примеряюсь.

– А меня это как бы не касается? Выкладывай, что задумал?

– Всему свое время, Настена. Идея еще сыровата, а главное – требует математически точного расчета.

Ужин подходил к концу. Четверо странных путешественников отправились в свои купе. Они прошли мимо столика, за которым сидели Вадим с Настей. Первым шел Жорж, следом Наташа, за ней дамочка и заключал шествие Счастливчик.

– Похоже на конвой, – сказал Журавлев, когда они вышли из вагона.

– Ты видел ее? – спросила Настя. – Девку здорово накачали. Живая кукла. Она ничего не видит и ничего не понимает. Полная прострация.

– К сожалению. Они на нас даже не взглянули. А у меня душа в пятки ушла. Мне так и казалось, что один из этих бугаев схватит меня за шкирку.

– Извини, Квазимодушка, но они оба видели тебя в гробу и белых тапочках, причем в прямом смысле.

– Трудно привыкнуть к собственной смерти. Теперь так. Они едут в шестом вагоне, мы в одиннадцатом. Нас разделяет пять вагонов. Давай пройдем по поезду и проверим по времени это расстояние.

Настя уже ничего не спрашивала. У Журавлева горели глаза, а если он что-то задумал, то лучше к нему не приставать, – парень ушел в себя и заваривает очередную кашу. В этом состоянии от него ничего не добьешься. Созреет – сам обо всем расскажет.