Эльмира Нетесова - Ее величество-Тайга. РЫСЬ КУЗЯ

Умолкнут в гнездах птицы, притихнет живность, — замрет, затаится. На охоту ради потомства вышли рыси…

Правда, многие коты уже оставили своих подруг. Прошла любовь. Она была взаимной. За ее плоды расплачиваться кошкам. Но они не сетовали. Не впервой им быть любимыми и оставленными. Таковы коты. Лишь от первогодок сразу не уходят…

Рыскали рыси по тайге. Им уже не до любви. Коты, голодавшие в любовную пору, тоже на охоче.

Встретится на тропе бывшая пара, кинется кот облизать на радостях недавнюю подругу, а она его — по морде когтями, за уши зубами таскает нещадно. Несчастный криком заходится, не знает, как вырваться. Зато и убегает без оглядки. Знает, за что трепку получил. Учуяла подруга по запаху, что не раз он без нее, в одиночку, поел. Не поделился. Ничего ей не оставил и не принес.

Зимою рыси появлялись даже вблизи человечьего жилья. И если на людей не нападали, то не обходили вниманием скотину. За это люди мстили рысям, ставили на них в лесу капканы, а бывало и хуже, — выходили с ружьями.

Кузя пока не видела охотников. Но в тайге никто не может зарекаться от беды. Она умеет выстрелять из ружья, защелкнуться капканом, захлестнуться ловушкой на горле, отравленным мясом застрять в желудке, да и мало ли какую рожу может состроить беда, прячущаяся в тайге?! Ее не предугадаешь, не высчитаешь.

Кузя заметила, что еще недавно блестящая се шуба полиняла. Вначале из нее выпадало по несколько шерстинок, а теперь полезла клочьями.

Дружок подсказал собирать эту шерсть в дупле на подстилку, а не оставлять ее на ветках и стволах деревьев. Кузя послушалась с неохотой. Шкура несносно чесалась. И рысь постоянно терлась о стенки дупла, которые вскоре покрылись толстым теплым слоем. Так нужным будущему потомству.

Старых рысей такому учить не надо. Они эту науку познали давно. Сквозь шерсть к рысятам не проникнет сырость и запах плесени. Не станет болеть потомство.

Чем больше шерсти, тем теплее в дупле. Шерсть не гниет. В ней тепло и легко будет потомству, которое уже беспокойно шевелится в животе, все чаще выгоняя мать на охоту.

Дружок Кузи по запахам и многим другим признакам знал, что недели через две рысята объявятся на свет.

Вот уже как ослабели морозы в тайге. Сугробы похудели. Их бока перестали быть тугими, как у рысей. Снег на них голубой и вязкий, он набивался в лапы так плотно, что выкусывать его приходилось долго.

Случалось, до крови растирал он лапы, когда погоня за добычей затягивалась. И тогда, забыв об осторожности, на запах крови выскакивала таежная мелкота — соболи и норки, кунички и горностаи. Они поедали кровь со снегом.

А вскоре в тайге появились первые проталины, куда погреться выползали мыши: их, еще не проснувшихся, продрогших, хватали друг у друга из-под носа рыси и лисы, филины и совы, а вскоре и ежи выкатились на первое солнце.

Рыси теперь уже реже опускались с деревьев, чьи почки налились вешним горьковатым соком.

Старые рыси сгрызали почки, особо березовые: они силу дают, движут кровь. Недаром и проснувшиеся муравьи к березам торопятся: облепят белый ствол, из-под коры березовый сосут сок, терпкий прохладный. Он и сон зимний снимет, и бодрость подарит.

Текут муравьи от своих куч к березам через снег и проталины. Как к жизни, к спасению своему торопятся. Мерзнут, тонут в первых лужицах. Не всем суждено доползти…

Даже тех, кто зиму пережил, слижут с белого ствола вылезшие из берлог медведи. Им после зимней спячки не выкинуть пробку, не опростаться без помощи муравьев. Весной у них запас кислоты большой, она и помогает медведю облегчиться, чтобы снова начать жить, как подобает хозяину тайги.

Кузя едва проглотила уже облинявшую куропатку и почуяла боль в боку. Принялась вылизывать. Не помогло. Боль усиливалась, росла.

Кузя в страхе кинулась к дуплу. Там друг. Он поможет. Он знает все на свете. А если и не поможет, пусть будет рядом. Ей станет легче, как только она увидит его.

Рысь вскочила в дупло. Кота нет. Одна. Боль свела лапы. Кузя свернулась в клубок. Но от этого не полегчало. Кошка впилась в дерево. В глазах рябило. Она закричала от страха громко, звала дружка. Кот слышал ее крик. Но, понимая, что помочь не сможет, не торопился.

Он знал, что многие рыси уже имеют котят. Еще неделю назад появилось в тайге первое рысиное потомство. Все рыси в первый раз кричат, пуская на свет детей. Потом привыкают. Стонут, шипят, иные молчком — терпят. И лишь первогодки кричат, как при смерти. Но от этого никто в тайге не умирал.

Кузя удивленно смотрела на мокрый темно-серый комок: первый рысенок отчаянно чихнул, содрогнувшись слабым телом. Он был похож на мокрого мышонка. Кузя хотела вылизать, согреть его, но новая боль сковала ее. Второй рысенок!

Кузя подтянула их к животу зубами. Осторожно придвинулась и сама. Там теплее. Рысята совсем беспомощны, но, копошась у брюха, почуяли соски, ухватились жадно. Это то, чего им не хватало.

Кузя притихла от радости и нежности к этим беспомощным, но самым дорогим для нее существам.

Она вылизала их от мордочек до лапок, она грела их своим дыханием, боясь пошевелиться.

Когда к вечеру в дупло просунулась морда кота, Кузя впервые зашипела на него. Она прикрыла рысят мордой и показала коту обнаженные клыки: боялась за детенышей. Ведь у рыси, что в распадке живет, когда отлучилась на охоту, кот съел рысят. И рысь кричала с горя на всю тайгу.

Дружок понял, чего боится Кузя. Не мешкая, соскочил вниз, приволок пойманную зайчиху. Просунул в дупло. Кузя мигом проглотила добычу.

Лишь через неделю показала она дружку рысят. Те уже не были похожи на мышат. Серенькая шерстка, обсохнув, распушилась, и котята уже по запаху уверенно находили мать. Глаза их еще не открылись. Но на звуки и запахи оба реагировали быстро, по-звериному.

Еще через неделю, заткнув дупло хвойной лапой, Кузя стала ходить на охоту. Мера предосторожности была нелишней. Теперь по дуплам ночами охотились совы и филины. У старой рыси они сожрали единственного котенка. Приняли за мышь, а может, за отнятое дупло отомстили.

Рысь по запаху нашла обидчика. В пух и перья разнесла его и птенцов. Всех до единого сгубила. Но что толку? Рысенка прозевала.

А ведь эта зима была последней в бабьей поре.

Кузя теперь прислушивалась к каждому голосу в тайге. Случалось, нужное для себя получала. Из чужой беды для себя урок извлекала.

Однажды и сама схватилась со старой совой. Та уже в дупло заглядывала, привлеченная голосами котят.

Кузя так накинулась, что сова от страха крикнуть не смогла. Рысь ее мясом подкормила рысят, чтобы запомнили вкус и запах врага.

За несколько дней Кузя порвала и прогнала от соседства всех ближних и дальних сов и филинов. Ради своих рысят даже птенцов не жалела. «Мышей и без них есть кому в тайге сожрать», — думала рысь, выщипывая перья у очередной жертвы.