Эльмира Нетесова - Охота на русалку

— О каких мужиках лопочешь? — спросила ее. Свекруха так едко заметила: «О тех, с кем на пекарне любишься! Сама говорила, что народ там культурный. Не только словом, взглядом не обидят. Такое неспроста. Слыхала я от ваших, как там работаете. На перерыве никого не сыщешь, кто на складе, кто в подсобке, другие в бытовках спариваются. Да так, что к концу смены лишь водой друг от дружки отрывают вас…»

Посмеялась я над ее бреднями, а она продолжила: «Не дам тебе с мужиками хороводничать и дочкой рисковать. Что как заразу словишь? Уволила тебя с хлебопекарни и с других мест уберу. Ищи работу, где, кроме тебя, никого не будет!» — «Бабка! Я тебя обратно в деревню выкину, — пообещала ей и спросила: — Зачем меня пасешь? Я с твоим сыном не живу, и ты здесь чужая! Убирайся вон!»

Она и ответила мне тогда: «Если кто и уйдет отсюда, так это ты! И не просто уйдешь, а насовсем расстанемся». — «Мы с тобой? Да хоть сейчас прощусь с великой радостью».

А она опять за свое: «Не порадуешься, умоешься слезами, никого из нас не увидишь, каждую минуту жизни станешь клясть». Короче, я не выдержала и обозвала старую по-всякому. Уж как она выдала мне, вспоминать не хочу…

— Стоп, Мария! Хватит о свекрови!

— Надоела? Прости!

— Она живая? — спросила Лелька.

— Куда уж столько? Давно умерла!

— Тем более. Нельзя плевать вслед мертвому.

— Эх, девка! Она поначалу жизнь мою исковеркала. Потому ни одного доброго слова для нее не осталось. Ведь находились порядочные люди, хотели замуж взять. Так она и здесь влезла, какой грязью облила! Вроде я дома пью без просыпа, и мужики меня в очередь всякий день тянут, оттого ее сын ушел из семьи и она тут лишь из-за внучки. Насплетничала, будто я у нее пенсию на пропой отнимаю. А сама никакой пенсии никогда не получала. В деревне жила — на хозяйстве. Только на себя работала. А и я в жизни своей не пила. И мужиков, кроме мужа, не знала. Но людям не докажешь. И ни к чему…

— Так ее нет, теперь кто мешает?

— В чем? Я всюду опоздала! Даже с дочкой. Она свекруху слушала. Ее головой жила. Когда поняла, уже все, опоздала. Меня за чужую растрату в зону забрали. А свекровь перед смертью дочке созналась во всем. Та писала, звала к себе, я не поехала.

— Почему?

— Предала она меня, отказалась в самый горький момент. Ни забыть, ни простить не могу. Да и что мне надо? Пока силы есть, сама себя продержу. А время придет, сама умру, без помощи. Не хочу быть обязанной никому и ни в чем! Предавшая однажды сумеет и во второй раз…

— А как отказалась она?

— На суде отреклась. Сказала, что я ею не занималась, мало бывала дома, только когда болела. Что я мало покупала ей игрушки и только плакала много. Часто ругалась с бабкой, а та единственная заботилась о ней. Я никого не хотела понять, и меня не любили, что жила в семье как чужая… Этого хватило.

— Вы хоть переписываетесь?

— Изредка. Она в другом городе, неподалеку. Но и в гости не хочу. С годами она все поняла, осмыслила. Свою свекровь имеет — прямую копию моей. Когда на своей шкуре испытала, теперь прощения запросила. А мне оно к чему? Прощением годы не воротишь и родню заново не поймешь…

— Мужа своего не встречала больше?

— Как же? Нынче склад сторожит. Пенсии не хватает. При двух сыновьях отдельно живет. Его с квартиры выгнали, когда жена его померла от рака. Он дачу подремонтировал и там дышит. Порой без хлеба неделями сидит.

— А его за что выбросили дети?

— Они не родные. Тут вон свои, и то… А с чужих какой спрос? Чуть не то слово — выметайся. Нынче такие детки, лучше их не иметь! — вздохнула женщина.

— Чего ж не помиритесь с мужем?

— А на что мне эта чума? Я без него в сто раз легче дышу. Он никуда не годный. Всю жизнь в сапожниках пробыл. Ну а в городе — не в деревне, теперь валенки прошить никто не понесет. Обувь иной стала, не по его рукам. Вот так-то и не стало спроса на кондовое. Пришлось в дворники идти. А и там машинами заменили. Они метут быстрей и лучше. Теперь вот в сторожах. Но хозяин недоволен. Говорит, что, если доски так же будут пропадать, заменит его другим мужиком. Оно и понятно. Убытка никто не потерпит.

— Мария, а чем торговал ваш магазин?

— Он отродясь продовольственный. И теперь тоже.

— Сколько получала?

— Тогда другие времена были, все имели оклад — семьдесят рублей. Мне полставки уборщицы платили.

— Но здесь сменщицы пока нет.

— И не надо! Сама, одна работать буду.

— А с жильем как?

— В самом ларьке. Сыщется угол на полу, и ладно. Постелю себе матрас, это ж не на голой земле. Не сдохну. И не такое перенесла.

Мария за разговором убирала в доме. Вымыла полы, вытерла пыль, почистила кафель на кухне. Работала она неспешно, но основательно. Сама находила себе дело и старалась не мешать Леле. Ту радовало трудолюбие Марии. Она ни минуты не сидела сложа руки. Вот опять за двери взялась — пятнышко увидела.

— Мария, а ты мужа любила?

— Родители велели за него выйти, я послушалась.

— А свой парень был, кого любила?

— Имелся. Он и не знал, что я по нем вздыхаю. Я ж три зимы тенью за ним ходила. Илюшка на гармошке здорово играл — так, что ноги сами в пляс шли. Ну, подморгнет, случалось, я краснею. Он хохочет и озорными глазами смотрит на меня. Даже жарко становилось. А Илюшка, едва веселье закончится, застегнет гармошку, закинет на плечо в нашем хороводе и не видит моих страданий. Ну, однажды осмелилась. Частушку спела. Вроде в шутку о своей любви сказала. Он проверить захотел и остановил возле калитки, позвал погулять. Мы с ним целых три месяца ворковали, до осени. Все кусты и стога нашими были. Сколько цветов он мне дарил! Все палисадники в деревне ощипал. Красивое было лето, да скоро закончилось. Осенью забрали в армию. А через месяц меня замуж выдали. Получил письмо от милого мой отец. Порвал его в клочья, ответил, что я замужем, мол, больше не тревожь. Семейной стала. Так и разлучили. Он после службы в деревне не появился никогда.

— Жаль, что так сложилось, — пожалела Лелька бабу.

— Потому не искала и не жалела о своем муже, когда ушел от меня. Занудливый, жадный он был. И все поучал, ругал, никогда не смеялся. Наверное, не умел. Честно говоря, ни разу о нем не пожалела, дышать стало легче. В доме будто солнце взошло. Но скоро погасло, когда свекруха появилась.

— Надо было выгнать!

— Греха боялась, потому терпела все.

…Лелька смотрела на женщину удивленно, не понимая, как можно выйти замуж по слову родителей, за нелюбимого. И у нее были суровые отец и мать, но их строгость знала пределы.

«Хотя чего это я так близко принимаю к сердцу ее судьбу? Мне тоже досталось от жизни на орехи. Но никому не жалуюсь, держусь как могу», — подумала Лелька. А вечером Евгений рассказал жене, что побывал сегодня в пивбаре: