Эльмира Нетесова - Охота на русалку

— Пришибленный какой-то! — покачал головой старик Николай.

— Точно, звезданутый! — покрутил у виска Иван.

Узнав о Жорике, к нему потеряли интерес все обитатели

ларьков и уже не пытались заговорить с парнем. Звали иногда помочь, но уже ничем не интересовались. Он тоже оказался не из любопытных.

Жорик появлялся возле киосков в десятом часу утра, уходил незадолго до закрытия. Никто никогда не видел, откуда он пришел и куда ушел. Он возникал всегда внезапно, так же исчезал.

Он стал примелькавшейся тенью. С ним свыклись все, даже бродячие псы и коты. Ревниво охранявшие свои территории бомжи, присмотревшись и понаблюдав за человеком, не стали его прогонять. Жорик не был им конкурентом. Не посягнул ни на один чинарик, не польстился на недопитое пиво. Он пил и курил только свое. Алкаши и вовсе его не замечали.

Лишь участковый, проходя мимо, время от времени подозрительно смотрел на него.

Тот отворачивался от Александра и не слышал в упор вопросов участкового.

Терпимее всех к нему оказался Игорь и чаще других пользовался его услугами. Ему было плевать, что за человек этот Жорик; коль есть у него время и умение, запрягал парня в дело. Вместе с ним отремонтировал подсобку в модуле, подвел в нее свет. Оборудовал место для освободившейся тары. В самом модуле появилась дополнительная площадь, и работать стало куда удобней.

Но Игорю быстро надоедало однообразие. Приведя в порядок ларек, он скоро заскучал. Работа в ларьке показалась ему скучным, прокисшим болотом, доходы — копеечными. Казалось, еще немного, и сорвется мужик, пойдет искать приключения или пустится во все тяжкие. Этого опасалась и Тонька, наблюдавшая за мужем. А он стал вспыльчивым, раздражительным. Но срыва не случилось. К Тонькиному ларьку подошли три женщины. Одна из них узнала Игоря и, улыбаясь, спросила:

— Чего ж не позвонил? Я все нашла для тебя! А ты, как последний паршивец, пропал куда-то!

— Надька! Как я рад тебя видеть! — Игорь выскочил из модуля и, забыв об Антонине, пошел рядом с детдомовской подругой не оглянувшись. Вместе с ней сел в автобус и укатил, даже не сказав, куда и надолго ли уезжает.

— Мать твоя, сука бешеная! Во прохвост! Козел паскудный! Уже за новой юбкой поволокся. Едва увидел, тут же потек, кобель облезлый, — разошлась баба.

Время близилось к закрытию. Тонька в слезах прибежала к Лельке, поделилась горем:

— Игорь бросил, к другой пошел! Выходит, и мне надо возвращаться в свою однокомнатную и больше не верить никакому козлу! — надрывалась баба.

— Да погоди ты! Еще не вечер. Вот если ночью не вернется, это и впрямь серьезно. А вдруг придет? Он же детдомовский! Может, и эта одна из тех? В конце концов, ближе к ночи позвони ему на сотовый. И, не срываясь, теплым голосочком спроси: «Когда придешь, лапушка?»

— Может, он в это время другую лапает?

— Вот и напомни о себе, сбей спесь! — советовала Лелька. Но едва Антонина собралась домой, вернулся Игорь и, улыбаясь белозубо, объявил, что Надька нашла для него работу.

Тонька, все еще злясь, спросила ядовито:

— В ночную смену?

— Ты чего? Прибалдела? Она меня инструктором берет по военподготовке пацанов. Зарплата там — говно! Но нагрузка большая. Может, за счет этого что-то получится! Ее саму забирают в гороно. Ну а в детдом хочет кого-то из бывших воспитанников протолкнуть, у кого совесть не прокисла. Девок ставить не хочет, боится, чтоб не впали в грех. Знаешь, даже свои, случается, теряют совесть. Сама Надюха говорила: взяла завхозом Светку, а она, сучка конопатая, не только продукты, а и одеяла, простыни, детскую одежду к себе домой поперла! А ведь тоже здесь росла. Так что с постороннего спросить? Она и мне предлагала пойти в завхозы. Мол, у меня ни детей, ни родни, воровать не для кого, опасаться нечего. Но я отказался. Не мужская эта работа! Вот старика одиночку сунуть туда — другое дело. Иль бездетную бабу. Но кто пойдет? Там зарплата такая, что без воровства не проживешь. А и красть грех у сирот. Вот и думай — как прожить?

— Ну и на что ты согласился?

— Военруком.

— А получать сколько станешь?

— Первый месяц почти даром. А потом…

— Ты мне помогать уже не будешь?

— Тонь, ну я ж прокисну в ларьке! Возьми в помощники Жорика! Сил моих больше нет сидеть в том модуле! Меня от его вида тошнит. Тут хоть и зарплата маленькая, но работа та самая, моя! А здесь — смешно и стыдно вспомнить.

— Ладно. Как хочешь, силой не держу! — не стала Тонька настаивать. Боялась баба, что, разозлив человека, она потеряет не только помощника, а и мужа.

Уже на следующий день она поговорила с Иваном, тот стал ей подвозить вино и водку без лишних вопросов. Вместе с Жориком разгружали машину, забивали ее пустыми ящиками, Иван ехал за новой партией.

Вот и в этот день все шло как обычно. Возле ларьков сидели завсегдатаи пивного бара. Другие, схватив за горло бутылку вина, убегали с ней подальше от завистливых глаз. Через пару часов возле модулей стало тихо. Только Жорик валялся на скамье возле ларька Антонины. В головах у него стоял наполовину пустой бокал пива и лежала обглоданная вобла.

В ларьке Лельки заканчивалась уборка. Одни бабы управлялись кругом. И вдруг с дороги к самому пивбару свернул черный «ауди» На скорости зарулил к самой двери. Из машины доносилась громкая блатная песня. Приехавшие не спешили выходить и через стекло наблюдали, какое впечатление произведет их приезд на обывателей. Но никто не выглянул в окна, не вышел на крыльцо, не позвал гостей отведать свежего, прохладного пива, и приехавшие осерчали. Им не оказали внимания.

Подождав минуты три, из машины, громко хлопнув дверцами, вышли двое мужиков. Остался ли кто-нибудь в салоне — не угадать. Стекла густо тонированы, с зеркальным отражением, а потому, останься в салоне хоть десяток людей, не то что разглядеть, но и сосчитать было б невозможно.

Жорик, увидев машину, приподнял голову. Но не встал, так и лежал на лавке, вытянувшись во весь рост. Лишь слушал, о чем говорят приехавшие. Те, войдя в пивбар, хмуро оглядели двух женщин:

— Чё прибалдели, метелки? Где тут хозяин? Мечите на стол, какого хрена раскорячились? Иль зубы давно никто не считал? А ну шевелись шустрее! — врезалась тугая ладонь в Лелькину задницу, да так, что баба побелела. Повернувшись, врезала оплеуху доставшему ее. Тот на стену завалился, округлив глаза от удивления.

— Тебе, козел, кто позволял клешни распускать? — заорала баба.

— Ты тут не брызгай, Леля — вырви глаз! Если дышать хочешь, захлопни свое хайло! Не то мы его закроем! Ишь, блядища, развонялась! Упекла на Урал корешей, думаешь, не спросится с курвы шкода? — влепил Лельке пощечину.

— Ты на кого тут дрочишься? — послышалось от двери глухим раскатом грома.