Эльмира Нетесова - Обреченные

Внезапно дверь в дом с треском распахнулась. И на пороге, весь в снегу и сосульках появился Андрей.

— Не ждали? А я гостинцев вам принес! Да решил навестить назло пурге.

— Не уходи! Оставайся у нас! Я боюсь! И мамка! — соскочила с Зинкиных колен дочь и держала Андрея за штанину. Зинка прикрикнула на девчонку. У той на глазах слезы сверкнули. Но не послушалась мать. Цепко держалась за гостя.

— Спасибо, хозяюшка, что уважила, — погладил девчонку по голове и высыпал из сумки на стол конфеты, кулек печенья, банку халвы.

— Давайте чай пить! — предложил запросто и взялся растапливать печь. Он по-свойски гремел ведром, чайником, кружками. Словно всю жизнь прожил в этой семье, доме.

Зинка смотрела на него удивленно. Ну чего он пришел снова? Что ему надо? Плоть одолела? Так она тут при чем? Искал бы себе ровню, не вдову с ребенком. Ей не до баловства. А парень уже на стол накрыл, Таньку взял на колени, чаем с конфетами поит. Печенье заставляет есть. И Зинка, слушая смех Андрея с дочкой, как-то успокоилась, тоска отлегла. На душе тепло стало.

Танька, согревшись, задремала на руках гостя. Андрей бережно отнес ее в кроватку. Подкинул дрова в печь. К столу вернулся. Заговорил тихо, глядя в окно:

— Не гони меня. И не смейся. Не для утех, их в моей жизни хватило, всерьез к тебе пришел. Не в гости, не чаю попить. В жены тебя взять хочу. И Таньку — в дочки. Навсегда. Ты, Зина, не торопись отказать. Приглядись. Может, не все во мне плохо. Ну, был грех, опозорились мы с отцом на все село. За то нас Бог пожаром наказал. А люди должны прощать ближнего. И ты — не отталкивай, не гони. Я уже никуда не спешу.

— Нет, Андрей! — ответила Зинка сухо, решительно.

— Другой в сердце есть?

— Нету. Тот кто был, умер. А и с тобой не получится. Молод ты. Своего дитя не имея, чужое не полюбишь. А и я, отгорела, отлюбила свое. Никто мне уже не нужен. Зачем тебя обманывать стану? Держать тебя за работника в доме? Но кому от того радость? Я и сама управляться могу по дому. Просто нынче на душе зябко. И тебя заморожу. Разве я тебе — парню — нужна? С дитем? С горем? Я до гроба Ероху помнить стану и сравнивать вас буду. Живого и покойного. С ним у меня и светлое было. Есть что вспомнить. Тебе до него далеко…

— Все это и я обдумал. Знал наперед. Не вдруг, не враз забудешь. Но коль не смогу я стать судьбою твоей, уйду. Но уж очень постараюсь Татьянке отцом стать. А там, глядишь, коль поверишь мне, родишь от меня. Нашего. Я не тороплю. И ты не спеши с отказом.

— Смеяться над нами Усолье станет. Года не прошло со смерти мужа, а я… — не договорила Зинка.

— Что ты? Разве грех в доме хозяина иметь, поднять дочку на ноги и дом держать в порядке? Ты не ради плоти, ради жизни будущей, о судьбе думать должна. Я, когда пурга кончится, принесу кур в сарай, телку стельную поставлю, уж договорился о цене. Через месяц свое молоко будет. Дом старикам помогу закончить. И за твой дом возьмусь. Колодец выкопаю, погреб под домом устрою. Я ведь в своем селе этим занимался. И кузнечил, и плотничал. Все могу. Без копейки не останемся, — уговаривал Андрей.

Внезапно снаружи раздался стук в дверь. Зинка вышла в сенцы. Вскоре в дом вошел Шаман с сыном. Увидев Андрея Комара, стынущий чай, хотел уйти. Но Зинка не выпустила. Усадила к столу.

— Вот, прошу руки Зинаиды, ее согласья женой моей стать, — не выдержал Андрей молчания.

— Ну, а ты, как? — повернулся к бабе Виктор Гусев.

— Зачем я ему — вдовая? Года еще не исполнилось Ерофею. Да и куда мне теперь замуж? Всему берегу насмех…

— Я люблю тебя! — вырвалось у Андрея невольное, и парень покраснел от собственного признания. Скольких баб и девок зажимал на сеновалах, в стогах, на гумне и в кустах. Сколько знал грудей и губ! Никому не говорил он этих слов. Сколько девичьих плеч облапали его шершавые, горячие, нахальные руки! Сколько слез было пролито из-за него. Ни одной не обещал жениться, никакую не ходил сватать. Ни к какой не лежало его сердце. А потому, ни одну не помнил, ни о какой не жалел.

Зинка закрыла руками вспыхнувшие маковым цветом щеки. Неловко вдове такое слушать. Но и приятно. Никто такого не говорил ей при чужих. Не стыдясь, не боясь пересудов.

— Любишь, значит, женись. И, дай вам Бог, судьбу светлую! А ты, Зинаида, не кочевряжься! Не девка, чтоб выламываться! Выбору у нас нет. А парень к тебе дельный сватается. Что было недоразумение промеж этой семьей, забыть надобно. Нам всем тут выжить надо. И держаться друг за друга крепенько. Андрюха— все умеет. Вон, с братами, заново дом ладят. Краше прежнего. На то лишь ссыльные гожи. И ты за ним не пропадешь. А что году от Ерофея не прошло — не беда. Это по хорошим условиям блюсти надо. У нас — особые. В Усолье без защитника — нельзя. Сама знаешь. Напоминать не буду. Но и ты парень, помни, упаси тебя Господь обидеть эту бабу. Жизни не порадуешься. За нее и Татьянку — с тебя все село спросит. Ты лучшее берешь от нас. Зинка в Усолье — как цветок, первая из всех баб. За себя и Ерофея — береги эту семью. Коль согласится баба.

Зинка сидела сдерживая дыхание.

— Ну так как ты, Зина? Что ответим селу? — тихо спросил Андрей.

— Прямо теперь?

— А чего тянуть? — удивился Гусев.

— Старики у него, братья, как посмотрят, что бабу с ребенком берет? Запротивятся. А мне на что скандалы?

— Брось, Зина! Старики мне и сами на тебя не раз указывали. Когда ты замужем была — молчали. А случилось несчастье, жалели тебя всем сердцем и все говорили, мол, такую б к нам в невестки! Но никто из них не решался прийти к тебе, поговорить. Боялись, выкинешь из дома. И обзовешь, как все. Я то б стерпел. А они уже нет, — сознался Андрей простодушно.

Гусев глянув на Зинку, понял, что творится в ее душе.

— Нынче, может и не люб он тебе. Но бабье время твое покуда не минуло. Еще не поздно детей родить. А с ним «и Андрюха любимым станет. Нельзя себя губить. Иначе, в горе, да в одиночестве, свихнешься, бабочка. Вы все только с виду сильные. Покуда на людях. Держитесь. Из последних сил. Виду не подаете. А глянь, что без мужиков с вами деется? Вон у Лидки… Месячные прекратились. Климакс начался. А ей — еще и сорока нет. Не рожала. И бабой не успела стать. Старая дева, срам сказать. Сама того стыдится. От того злая, как барбоска, что плоть сгорая, в мозги бьет, дурную кровь гонит. Ей бы мужика покрепче, посытнее наших. Да где взять его? Нету! Вот и согнула судьба в коромысло прежде времени. Животом и головой вконец измаялась. Так и загинет лучиной. Все, что ей от природы было дано, судьба не востребовала. Так хоть ты себя береги. Пощади природу бабью. Чтоб выверта не дала. Да и про дочку думай. Ей отец нужен. Чем старше, тем нужней. Девчонка, оглянуться не успеешь, вырастет. И упорхнет. А ты как? Снова одна? Тогда уж тебе й впрямь ни до чего станет. Решайся, покуда не все потеряно, — говорил Гусев.