Эльмира Нетесова - Обреченные

— А почему ко мне пришел? Это к адвокатам надо. Они тем промышляют. Это их хлеб.

— А где их искать?

— В районном центре. Там они, при суде работают, — гордилась старуха ученостью.

— Не-ет, то не по мне, — сник Пескарь вмиг.

— Это почему?

— Кто ж меня туды отпустит, аж в самый район? Иль забыла, кто я?

— насупился дед обиженно. И добавил:

— Раз при суде, знамо, злые эти люди. А к моему — сердце надо иметь… И пониманье. Потому к тебе пришел. Может, как баба, сжалишься, возьмешься помочь, написать жалобу. Я уплачу за труды.

Бабка в деньгах не нуждалась. Сама получала неплохую пенсию, да сын

— рыбак всю зарплату ей отдавал. Но взяло верх любопытство. Ведь расскажет о себе дед. За что он врагом народа стал и живет в Усолье?

— Давай, говори, что приключилось? Если смогу — напишу. А коль нет, подумаю, чем помочь, — предложила Катерина и села напротив, ближе к печке, теплу.

Устроилась поудобнее, чтоб спокойно выслушать ссыльного. Но невольно, не желая того, поддалась услышанному и ерзала на стуле, словно ей под зад подложили крапиву. А потом и вовсе заплакала. Чего сама от себя не ждала. Не выдержало сердце. Куда провалилось, иль растаяло зло? Баба вытирала глаза углом платка, а слезы катились по щекам, стылые, непрошеные.

А Пескарь рассказывал все подробно, боясь упустить всякую мелочь. Как на духу, на исповеди, нигде не покривил душой. Сказал, зачем приезжал в поселок, когда с ней — с Катериной встретился. От чего его шатало и что случилось из-за жалобы. Ни о чем не умолчал. Бабка вздрагивала от услышанного:

— Кто ж мог знать, что такое в свете делается? Нам о вас другое сказывают. Что хуже — нет извергов. Будто вы в крови людской в войну купались. Детей фронтовиков голыми руками душили. Живых людей в землю закапывали. И та шевелилась, а вы по ней танками… Что девок и баб насиловали, а потом вешали в их домах. От всего такого кровь стыла и мы, хоть и не знали тут войны, но люто ненавидели вас, — призналась честно.

— Есть серед нас один такой, как ты говорила. В крови замаран по самую макуху. За то все его ненавидют. В зверях средь нас живет. Но и то больно, что из-за него всех обосрали. И ссылка у нас одинакова. Да вот общего промеж нами ничего нет. Но кому мы докажем свое? Богу? Ему и так все ведомо, — вздохнул Пескарь и спросил:

— Так напишешь жалобу?

— Напишу.

— Вот только одно меня сумленье берет, дойдет ли до властей она? Не вытянут ли ее чекисты из почты, как уже было? — спросил дед.

— Не смогут. Да и чего боишься? Это ваши письма из почты вылавливают. Милиция твой адрес показала отправителем. Вот и взяли письмо. По стилю и почерку нашли, кто писал. Это не тяжко. А мое письмо кому нужно? Я ж не твой, свой адрес покажу. И ответ на мой дом придет. Это точно. Твое Усолье указывать нельзя.

Через неделю Катерина читала Пескарю жалобу. Обстоятельную, хлесткую, деловую. И Пескарь немало дивился, откуда в этой куриной голове столько ума взялось? Ведь сам бы он такого век не сочинил бы.

— Благодарствую тебя! Видать, сердцем писала. Ишь, как разумно, да складно выложила все. Аж за сердце хватает. За память. Сильна ты. Не зря милиция тебя убоялась. Востра ты на жалобы. Вот тебе бы в аблакаты! — хвалил старик и полез в карман за расчетом.

— Добром за добро. Денег твоих мне не надо. Дай Бог, чтоб помогло мое. Нынче отправлю письмо. А ответ придет — дам знать, чтоб приехал. Тогда не мешкай.

— Уж непременно, — пообещал Тимофей и довольный вернулся в Усолье.

Теперь Пескарь ожил. Помогал своим строить дом. С готовым материалом дело пошло быстрее. Покуда мороз ударил, дом уже стоял под крышей. Дед выкладывал печь. Поселковые даже кирпичом помогли семье. И Тимофей торопился. Печь ставил такую, какая у него в зимовье была. От охапки дров нагревалась и держала тепло всю ночь.

Глашка с Алехой настилали полы. Радовались, что получаются они ровными, красивыми., Тимофей им про жалобу ничего не сказал. Боялся обнадеживать без времени… А вдруг сорвется, не получится. Как это пережить? И вспомнилось невольное.

О Победе в войне все ссыльные узнали от поселковых. По смеху и пляскам на берегу, по разукрашенным флажками и флагами лодкам, баржам, катерам. На них веселилась вольная молодежь. Она горланила песни, частушки. И вдруг на барже Глашка увидела транспарант. На нем аршинными буквами было написано: «Мы победили фашизм! Дрожите, враги народа! Близок и ваш конец!»

Победа… Ссыльные в тот день собрались у костра, побросав работу. На душе тяжело. Зачем власти отняли радость? Ведь этот день ждали и они, потирает култышки Алешка, смахивает

слезу Харитон, широко, размашисто перекрестившись, говорит:

— Слава тебе, Господи, за избавление от ворогов!…

Шаман задумчиво в огонь смотрит. Тепло рядом. А его морозит. Тело можно согреть. Но душу замороженную бедой, никакое тепло не берет.?. Нет у костра лишь старика Комара. Этот день ему — чужой праздник. А ссыльные молчат. Каждый вспоминает свое — родное, далекое, дорогое, какое навсегда осталось в памяти. К нему возвращаются в разговорах. Дожить до него доведется ли?

Победа… Ее встречали два берега. Один смехом, другой — слезами… Алешка потом много дней болел. Разве здесь, разве так мечтал он встретить День Победы? Его понимали. И старый отец слышал, как стонал ночами его сын от боли. Она, как память до конца жизни судьбой навязана…

Лучше не говорить, не будоражить. Пусть дойдет жалоба. У нее, как у беды, долгий путь. Лишь бы ответ был светлым, — думает дед, заканчивая печь. Сегодня, как славно получилось! Алешка с Глашкой закончили полы настилать, а Тимофей управился с печкой. Затопил ее. Она загудела, запела на все голоса, знакомо, забыто… Дед пригорюнился. Зимовье вспомнилось. Сын за плечо тормошит:

— Завтра из землянки перебираться будем! В свой дом! Начнем заново. В доме — не в землянке! Все в ином свете будет. И зима не испугает. Вон сколько дров ребятки запасли! Никакой мороз теперь не страшен!

А наутро семья Пескарей потащила из землянки в дом свой скарб. Немного успели передать им соседи. Зато поселковые постарались. Теплой одеждой всю семью обеспечили. Пусть и ношенная, зато чистая, добротная.

Глашка настаивала все харчи из общей кухни забрать, какие октябрьский люд деду послал. Но Пескарь не позволил. Не велел выделяться из общего котла и оставил припасы на кухне всем ссыльным поровну. За это Пескарям бабы помогли дом обмазать и побелить. Старики утеплили его завалинкой. Мужики помогли за неделю построить сарай. Дети дрова сложили аккуратными поленницами, натаскали еще плывуна. И зажила семья в новом доме, радуясь, что не осталась в зиму без своего угла и крыши над головой.

Зима в этом году запаздывала. И хотя небо, завесившись тучами, не раз грозило высыпать на голову усольцев сугробы снега, ветер поднявшись с моря, разгонял их, разрывал в грязные клочья, и небо снова светлело, ни одной снежинки не уронив на берег.