Евгений Сухов - Убить Петра Великого

— От него самого.

— Чего же он там пишет, злодей эдакий?

— Пишет, что в нашей армии упадок и разгильдяйство…

— Ишь ты! — невольно хмыкнул князь.

— Полки составлены из одних молодых солдат, которые едва умеют обращаться с мушкетами. Пишет, что полки укомплектованы не полностью. В некоторых и вовсе не набирается одной трети. Пишет, что русских не стоит бояться, и чем быстрее Карл XII на Москву двинется, тем будет лучше!

— Вот он как заговорил, супостат! — все более хмурился князь Ромодановский. — Ведь мы его каждый раз водкой потчевали, а он даже не поперхнулся. Как же после этого скверным людишкам верить? На дыбу бы его, да розгами! — почти мечтательно протянул главный судья. — Да не поймут… Хорош, гусь! Как же вы грамоту его прочитали?

Приказный широко растянул губы:

— Как и прежде. Напоили его, князь, а когда он дрых, так грамоту и прочитали, — честно признался он, широко улыбаясь.

Судья расхохотался:

— Молодцы! Курьер-то ничего не заметил, когда проснулся?

— А чего ему? — отмахнулся приказный. — Пожалился, что голова болит. Вот мы его и далее лечили от похмелья. Два дня из трактира выбраться не мог.

— Может, он на словах чего сболтнул? По пьяному делу оно часто случается.

— Да много чего было говорено. Говорил, что ихний король с турками очень задружился. Только того и ждут, чтобы России-матушке напакостничать.

— Ничего, образумим, — пообещал Ромодановский. — А теперь пиши давай! Государю обо всем доложить надобно.

По велению государя Петра Алексеевича царевну Софью спровадили в Девичий монастырь.

Все произошло с месяц назад, когда стрелецкие полки, намаявшись от безделья, покинули дворец. К воротам, не мешкая, подошел полк рекрутов и, заняв оборону вокруг, встал лагерем. Полковник, седой широкобородый дядька лет пятидесяти, прошел без шапки до самых палат государыни и, слезно повинившись, поведал тяжелый приказ: «Следовать царевне Софье в монастырь! А ежели царевна будет упорствовать, так силком грузить ее на телегу и, приставив стражу, спровадить до самой кельи».

Опечалилась Софья Алексеевна, попросила на раздумье часок, а когда взглянула в окно на расположившихся во дворе солдат, решила согласиться.

И потекла для нее размеренная монашеская жизнь.

Стрельцы не забывали свою благодетельницу и едва ли не каждый день отправляли к ней курьеров. В этот раз в монастырь прибыл полковник Ефим Туча. Облаченный в рясу и оттого непохожий сам на себя, он выглядел смиренным иноком.

— Ты только прикажи, матушка, так мы все за тебя поляжем! — яростно уверял полковник Туча, не смея приблизиться к государыне.

Через узкое оконце в келью проникал свет, освещая полноватую фигуру монахини. Темный куколь скрывал лицо, только один нос и виден. Нет более царевны, а есть богобоязненная инокиня, скрытая от государева гнева за толстыми монастырскими стенами.

— В келью ты потайным ходом прошел? — полюбопытствовала она.

Лишь только начинала говорить Софья Алексеевна, как становилось ясно, что здесь находится прежняя царевна, которую Туча знал последние десять лет — властная, решительная, бескомпромиссная. Ей бы во дворце поживать да челядь за нерадивость помыкать, а она в рясу обряжена. Чудно!

— Потайным, государыня, — оживился полковник, — как ты и наказывала.

— А то ведь не приведи господь! — Она поднесла было руку ко лбу, чтобы перекреститься, но отчего-то раздумала. Рука опустилась безвольно, успокаиваясь на полноватых коленях. — Соглядатаи всюду! Куда ни пойти, так за мной хвост тянется, и Ромодановскому тотчас обо всем докладывают.

Царевна подняла лицо к падающему из оконца свету.

Внутри полковника что-то болезненно сжалось. Государева опала не прошла для Софьи бесследно. Лицо погрубело, осунулось, а пронзительные глаза ввалились глубоко, напоминая угольки, подернутые слоем золы. Вот, кажется, дунешь на них, и, словно прежде, появится всепожирающая злоба.

Вот такова она, Софья Алексеевна!

— Никого не было, — отозвался полковник. — Я-то ведь в рясу для встречи с тобой обрядился. Кто же на чернеца посмотрит? Никто и не поймет, для какой надобности явился.

— Ну давай рассказывай, что там у тебя.

— Меня московские стрельцы послали. Сейчас мы на Западной Двине стоим. Лютует Петр Алексеевич, совсем нас за людей не считает, а мы как-никак опора его. Ежели нас не будет, кто тогда Россию оберегать станет? А он чуть что — кнут! Только между собой и можем говорить без лукавства. От семей оторвал — вдаль отправил. А мы так думаем, он хочет поизвести нас совсем. Хочет Россию без воинства оставить! Немчину разную на Русь понагнал, продохнуть не дают! Это когда же такое было, чтобы нами французы да немцы помыкали? — гневно вопрошал полковник. — Да ежели поглядеть, так это им у нас поучиться надо. Кто бы туркам хвост накрутил, коли не мы!

— И что же ты предлагаешь?

— Я ведь не с пустыми руками к тебе явился. Собрались мы тут как-то, потолковали! Об одном думаем… К Москве надо двигать! Там нас чернь поддержит, ей ведь тоже никакого житья не стало. Вон во Владимире и Коломне народ бунтует. Хлеба-то не хватает, а тот, что имеется, не купишь! Даже непонятно, как жить дальше. Мы тут депеши в другие города отправляем — в Псков, Новгород, в Рязань… И все стрельцы на нашей стороне стоят. Донские казаки и солдаты тоже с нами будут. Как мы двинем на Москву, так они к нам присоединятся. А когда в столицу явимся, в первую очередь бояр побьем. Этого кровопийцу, князя Ромодановского, да иноземцев разных, что из нас соки высасывают, на виселицу вздернем! А тебя на стол поставим. Так что ты нам ответишь? — затаился в ожидании полковник Туча. — Какой мне ответ стрельцам везти?

Казалось, что со дня последней встречи Софья погрузнела еще более. Но вот встала, прошлась по келье. Убогости ее как и не бывало.

— Неужто все присоединятся?

— Только твоего слова и ждут! — горячо убеждал полковник. — Ты только решись! Ежели согласишься, мы за тебя голову положим, не раздумывая. А потом, сейчас самое время на Москву идти, Петра-то нет! А может, он того… Сгинул на чужбине!

Софья Алексеевна вздохнула. Даже через бесформенную рясу было видно, что грудь царевны взволнованно поднялась.

— Не сгинул еще… Весточку не так давно от него получила. Ну да ладно, не станем говорить о худом. Хорошо… Пусть будет по-вашему, стану я государыней. А Петр… Ежели ему в заморских странах приглянулось, так пускай там и остается! А ежели надумает в Россию вернуться, так гнить ему в темнице до скончания века!

— Вот это по-нашему, государыня! — радостно воскликнул стрелец. — Обрадовала так обрадовала! Теперь я знаю, что стрельцам молвить. А может, ты еще и письмо нам отпишешь, чтобы дух наш укрепить?