Александр Бушков - Пиранья. Черное солнце

До кубинской базы добрались без приключений. Несколько минут торчали у ворот — с базы, поднимая красноватую пыль, выезжала длинная колонна «тридцатьчетверок». Здесь они себя показывали очень даже неплохо, тем более что у оппозиции бронетехники — кот наплакал. Противотанковых средств ей, правда, в избытке подбрасывают добрые иностранные друзья, и тут уж кому как повезет — не только «тридцать четверки» горят, но и гораздо более современные «пятьдесят пятые», получив в борт, кончают печально…

Они долго ехали мимо бесконечной, казалось, шеренги самолетов — советские «Ту-95» и «МиГи» кубинского авиаполка. Эта база тоже была построена португальцами и победителям досталась целехонькой — аэропорт, танкодромы, казармы, целый квартал двухэтажных домиков, прямо-таки близнецов того, в котором разместилась группа Морского Змея.

К одному из них Рамона и свернула. Пропусков оказалось достаточно, чтобы без проблем миновать двух бдительно-хмурых автоматчиков, а потом и офицера, сидевшего за столом в прихожей. В доме стояла тишина, они поднялись на второй этаж, никого не встретив — ну конечно, генерал Санчес, как бывает с персонами его положения, обитал тут единолично.

Рамона уверенно распахнула первую дверь слева, жестом пригласила Мазура. Это определенно была приемная, где за столом с батареей телефонов сидел чернокожий офицер. Чернокожие в кубинском контингенте составляли большинство — в полном соответствии с провозглашенным Фиделем Кастро лозунгом: «Когда-то колонизаторы увезли в рабство из Африки множество предков кубинцев, а теперь их потомки вернулись в Африку, чтобы помочь братьям в борьбе с мировой реакцией». Признать по совести, тут имелась трудно опровергаемая логика…

Обменявшись парой фраз с адъютантом, Рамона сделала гримаску, шепнула Мазуру на приличном русском:

— Придется подождать, у генерала здешний министр обороны…

Они присели поближе к двери кабинета. Присмотревшись к столу адъютанта, Мазур испытал нешуточное для советского офицера потрясение: там, рядом с официальными бумагами, преспокойно, на виду, обложкой вверх лежал свеженький номер журнала «Плейбой» с крайне скупо одетой блондинкой в легкомысленной позе. Мазур откровенно позавидовал порядкам, царившим у союзников с Острова Свободы — как отреагировал бы на этакую литературу советский замполит, и какие это имело бы последствия, догадаться нетрудно…

Довольно скоро дверь кабинета распахнулась (чересчур уж энергично), оттуда быстро вышел знакомый Мазуру по газетным фотографиям министр обороны, здоровяк лет сорока с кудрявой бородкой, в красном берете, отягощенном замысловатой золоченой эмблемой, в белой парадной форме, украшенной полудюжиной местных орденов и советской Красной Звездой. Вид у него был мрачный и даже, пожалуй что, сердитый. Ни на кого не глядя, зло поджимая губы, он размашистыми шагами пересек приемную и стал спускаться по лестнице, преувеличенно громко топая.

Генерал Санчес, стоя в распахнутой двери кабинета, смотрел ему вслед спокойно и где-то даже философски, с видом опытного дипломата — но на губах у него играла едва заметная улыбка.

— Ага, — повернулся он к ним. — Привезли советского товарища, капитан Родригес? Отлично. Пойдемте, компаньерос.

Произнесено это было на довольно приличном русском. Кабинет оказался слишком скромным, к генеральскому столу был приставлен перпендикулярно второй, всего-то рассчитанный на четырех человек — видимо, многолюдные совещания Санчес проводил где-то в другом месте.

Усевшись, Мазур огляделся, как учили, — чтобы и заметить все достойное внимания, и не вертеть при этом головой туда-сюда с видом невоспитанного вахлака (разг. неповоротливый, неуклюжий и невоспитанный человек).

Кубинское знамя в углу, портрет Фиделя над генеральским креслом. Несколько гораздо более интересных увеличенных фотографий в застекленных рамках. Всадник на лошади, на боку деревянная кобура «Хай Пауэра» (разработанный в 1920-е годы Джоном Браунингом пистолет. Разные модели состояли на вооружении в более чем 60 странах мира, в том числе, в наше время), весьма похожая на маузеровскую, круглый берет, знаменитая бородка — Че Гевара, конечно.

Дарственная надпись в углу. «Т-34» на песчаном пляже, судя по спокойной воде слева, попавшей в кадр, это морской берег — уж не Плайя-Хирон ли? Несколько человек рядом, ага, вот и Санчес среди них, еще с бородой. Знаменитый снимок, когда-то обошедший газеты всего мира — трое совсем молодых бородачей радостно, во весь рот улыбаются, стоя у борта открытого броневика. Фидель, Че и Санчес, повстанцы только что вошли в Гавану…

Сейчас генерал Санчес выглядел донельзя обыденно — крепкий мужик за пятьдесят с красивой проседью на висках, в простой полевой форме без знаков различия и наград. И все равно, Мазур испытывал нешуточный прилив этакой романтической восторженности, с которой ничего не мог поделать. В его далекие пионерские времена этот человек был легендой. Фидель, Че и Санчес. Революционеры, свергшие кровавого диктатора. Барбудос. «Куба, любовь моя, остров зари багровой…» Именно Мазуру (чему многие завидовали) выпало нести портрет Санчеса тогда, на торжественном открытии смены в пионерском лагере. «Слышишь чеканный шаг? Это идут барбудос…» Мазур еще не успел истрепать свой первый пионерский галстук — а этот человек ходил с автоматом по джунглям, воевал с батистовскими карателями, терял боевых друзей, отступал и побеждал, чтобы в конце концов во главе революционных бородачей войти в ликующую Гавану. Легенда…

— Товарищ Жоакиньо вышел с таким видом, словно остался очень недоволен… — произнесла Рамона нейтральным тоном.

Санчес усмехнулся:

— Не то слово, компаньера… Я бы сказал, кипя от злости… — он доверительно улыбнулся Мазуру. — Уж с вами-то, компаньеро Кирилл, можно быть откровенным, я знаю, советские товарищи с этой проблемой тоже сталкивались… Товарищ Жоакиньо, как и некоторые другие руководители, настаивает, чтобы наши войска принимали самое широкое участие в борьбе с местной оппозицией… на что наше руководство никак не может пойти. Позиция Гаваны известна: мы находимся здесь, чтобы при необходимости защитить братскую страну от иностранного вторжения. Со своей внутренней контрреволюцией нашим бангальским друзьям следовало бы более активно справляться самим. Товарищ Ленин не зря говорил: только та революция чего-нибудь да стоит, которая умеет себя защищать. Пример Советского Союза и Кубы это прекрасно доказывает. Увы, не все здесь склонны крепить собственные силы, многим кажется, что сильные старшие братья обязаны постоянно заслонять их широкой спиной… А это идет только во вред революции, вы согласны?