Энди Макнаб - Русский

Дима пристально взглянул на Палева. Тот закашлялся.

— Позднее переведен в Иран в качестве инструктора Революционной Гвардии.

Тимофеев снова разразился громким хохотом, обнажив великолепные белоснежные зубы, — явно работа дорогого стоматолога.

— Это продвижение по службе или наказание?

Дима с бесстрастным лицом ответил:

— И то и другое одновременно: мой шеф, как оказалось, работал на англичан. Я его ликвидировал. Можно сказать, что перевод был наградой за проявленную инициативу.

Тимофеев не прекратил смеяться, но глаза его холодно блеснули.

— И что, не скучаете по старым временам?

Палев продолжал:

— Выполнял задание под прикрытием на Балканах, затем — Афганистан, где установил хорошие взаимоотношения с моджахедами.

Тимофеев еще посмеивался, как игрушка на батарейках, у которой сломался выключатель.

— Что ни назначение, то прямо мечта. Должно быть, вы кому-то здорово насолили, Маяковский.

Палев вздрогнул, затем два чиновника обменялись взглядами, и наступила тишина, которая очень не понравилась Диме. Они вспоминали Соломона — перебежчика.

Дима решил не глотать наживку:

— Я принимал каждый приказ без возражений; это мой долг.

— Вы настоящий герой, я уверен. А потом? Какую причину они придумали, чтобы отправить вас на пенсию? Неужели слишком инициативный? Слишком креативный? Или они вдруг обнаружили у вас непатриотичные настроения?

Тимофеев обернулся и сердито уставился на своего главу Оперативного отдела, как будто Палев лично выгнал Диму из спецназа. Покатые плечи Палева под бременем начальственного гнева поникли еще сильнее.

— На самом деле товарищ Маяковский был награжден орденом Александра Невского и орденом Святого Андрея…

Тимофеев перебил его:

— …«за самоотверженную службу во имя благополучия и процветания Родины», но, скорее всего, не во имя благополучия товарища Маяковского, верно, Дмитрий?

— Я не нищенствую.

— И тем не менее ваши таланты не оценены по заслугам. У моих предшественников была неприятная склонность подозревать выдающихся людей во всех смертных грехах. Их идеалом была посредственность. — Тимофеев сделал неопределенный жест. — Как у Фрасибула, [2] Фрасибул — тиран Милета (VII в. до н. э.), союзник Периандра, коринфского тирана. Эту историю рассказывает Геродот, и Аристотель воспользовался ею в своей «Политике». который посоветовал Периандру «срезать самые высокие стебли пшеницы», намекая на то, что необходимо избавиться от самых выдающихся граждан.

Он обернулся к Палеву, но тот никак не отреагировал.

— Аристотель, — произнес Дима.

Тимофеев увлекся собственным красноречием:

— Вы слишком хорошо работали, дорогой Маяковский, и за это поплатились. Нужно отдать должное вашему патриотизму: вы не отправились на Запад в поисках лучшей жизни.

Министр приблизил свое лицо к Диминому. От него пахло мятной жвачкой и немного — чесноком. Диме расхотелось завтракать.

— А как насчет настоящего вознаграждения? — Он сжал локоть Димы, глаза его блеснули. — Вы увидите, что сейчас мы можем предложить гораздо лучшие условия, чем раньше, и гораздо более выгодные, чем в крупнейших частных фирмах. Вы сможете купить «лексус» или небольшой уютный загородный дом, все, что захотите. Комфорт и уединение; туда можно будет приглашать дам: джакузи, спутниковые каналы с порнофильмами, в камине потрескивает огонь…

Оба аппаратчика уставились на Диму, но тот даже бровью не повел. В конце концов Палев слегка кашлянул:

— Возможно, Маяковского не интересует денежное вознаграждение.

Тимофеев кивнул:

— Благородные чувства — редкость в нашей дивной новой России. — Он поднялся и, едва слышно скрипя туфлями ручной работы, подошел к портрету Петра. — Значит, мы дадим вам шанс послужить Родине. — Казалось, он обращался к портрету. Затем развернулся и пристально оглядел Диму. — Шанс не только помочь своей стране, но спасти ее.

Эти слова тоже не произвели желаемого эффекта. Люди в костюмах никогда бы в это не поверили, но уговорами с Димой ничего нельзя было добиться. Скорее, наоборот. Он уже слышал это раньше, много раз; но слишком часто предложения славы и богатства на поверку оказывались полным дерьмом. У него заурчало в животе — словно вместо ответа.

Тимофеев подошел к окну и кивнул на открывающийся вид:

— Вы знаете, что там, на Ходынском поле, Россинский впервые в нашей стране поднялся в воздух на планере? [3] Борис Илиодорович Россинский (1884–1977) — русский летчик; 29 ноября 1909 г. впервые в России совершил перелет на планере через реку Клязьма в поселке Черкизово.

— Да, это было в тысяча девятьсот девятом году.

— И здесь же короновали царя Николая Второго.

— В тысяча восемьсот девяносто шестом.

Министр развернулся на каблуках.

— Ну вот видите, Дмитрий, вы ничего не можете с собой поделать. Вы русский до мозга костей.

— Во время давки погибло более тысячи человек. Власти утверждали, что причиной этого был избыток патриотизма.

Тимофеев сделал вид, что не расслышал. Он снова подошел к Диме и положил руки на подлокотники его кресла:

— Вернитесь к нам ради одного, последнего задания. Нам нужен настоящий патриот, к тому же обладающий вашим опытом и навыками. — Он мельком взглянул на Палева. — Мы даже согласны… забыть сегодняшний эпизод с сотрудниками Отдела внутренней безопасности.

Новая мебель, новые компьютеры, старые угрозы. Твоей стране нужно, чтобы ты дал отстрелить себе яйца, если ты не возражаешь. Разумеется, ты согласен, хотя, если откажешься, у нас найдутся способы помочь тебе изменить решение. Какого черта он торчит здесь, слушает эту брехню, когда сейчас мог бы сидеть в «Кухне Катерины» и есть блины с грузинским вишневым вареньем? Или, еще лучше, трахаться с девчонкой, сидевшей внизу за стойкой. Огненно-рыжие волосы и белоснежная кожа создавали впечатление чистоты и невинности, но обещали весьма распутное поведение… А почему бы не то и другое вместе? Он свою работу сделал и заслужил возможность поразвлечься пару дней. Да пошли они все к чертовой матери! И все-таки где-то в уголке его сознания закопошилось любопытство.

Дима встал, взглянул на часы — на циферблате осталась небольшая капелька крови, отчего цифра 12 походила на сердечко. Затем махнул рукой в сторону перегородки из матового стекла и фигур подчиненных, сновавших в соседнем офисе:

— У вас там целая армия. Молодые, здоровые мужчины и женщины, готовые по головам пойти ради карьеры. Не знаю, чего вы от меня хотите, но ответ — нет. Вы меня отправили на пенсию. На пенсии я и останусь. А кроме того, я хочу есть. Всего хорошего, господа.

И он вышел.

Несколько секунд чиновники сидели молча. Затем Палев взглянул на своего начальника с укоризненным выражением, словно говоря: «Ну вот, а вы мне не верили», и потянулся к телефону. Тимофеев положил ладонь на руку старика: