Эльмира Нетесова - В снегах родной чужбины

Их приговорил к расстрелу городской суд. Но… Через неделю был получен текст амнистии, где говорилось о замене смертной казни сроками наказания всем, приговоренным к высшей мере в нынешнем году…

Медведь и Пан, узнав о том, не удивились, не выдали особой радости. И молча выслушали сообщение об этапировании на Колыму.

Борис, закончив семилетку, теперь работал автослесарем в милиции, учился в вечерней школе и за все годы не завел ни одного друга. Он возненавидел Сезонку.

Когда выдавалось время, ходил на кладбище. Здесь, совсем рядом, лежали самые дорогие для него люди. Одни поплатились жизнью за его неосмотрительность, другие — из мести…

«Сашка! Сашка! А луна тоже плачет. Вон сколько звезд, все ее слезы, как у матери твоей, не просыхают никогда, — говорил мальчишке, словно живому. — Простите меня, — просил сестер и братьев. Им он рассказывал, как невыносимо тяжело стало без них: — Не нужда — горе. Ее хоть как-то пережить можно. Особо когда все вместе. Тогда мы были счастливыми. Но я не понимал. Горе одному остаться. Виноватым в своем одиночестве. И вас мне не поднять. Не вымолить прощения. Свою бы жизнь отдал, чтоб встали вы», — горе сжимало сердце Борьки.

Едва закончил десятый класс, умер отец. Да жил ли он все эти годы? Часами молча сидел на своем стуле, уставившись в одну точку невидящим взглядом. Работа валилась у него из рук. Он забывал о еде и отдыхе. Иногда засыпал на стуле. Во сне он улыбался: снова детей видел. Живых. Пробуждение было наказанием для сапожника. Он умер на детской койке. Один. Борис был на работе. Вернулся, когда отец уже остыл. Он не держался за жизнь, из которой в один день ушли его дети.

Борька остался совсем один. Иногда ночью он слышал голоса родных. Их смех…

Сколько он передумал и пережил за эти годы, знал только он один. Быть может, свихнулся бы, не приди однажды к нему Коломиец. Борька все годы чувствовал себя виноватым перед ним. За Сашку, которого не сумел уберечь.

— Чего ж без света сидишь? Или уснул? — глянул на Борьку, сидевшего у стола. Присел рядом, положил руку на плечо парня.

— Вырос ты, Борис! Совсем взрослым стал. Скоро в армию. Вернешься в Оху после службы?

— Конечно. Здесь у меня свои. На кладбище.

Коломиец голову опустил. Сдавил виски руками. И, помолчав, сказал:

— Тебя хотят рекомендовать в школу милиции. Как ты на это?

— Нет. Не пойду. Я другое выбрал для себя, — и поделился мыслью о внутренних войсках.

— Неплохо. Но… Там крепкие нервы нужны. И выдержка. Служба в зоне… это тяжелее, чем на границе. Подумай. Ведь опасно. Ежеминутный риск для жизни. Побереги себя. Как сына прошу!

— Для чего? У меня все отнято, — ответил Борис глухо. И, помолчав, добавил: — Я не советуюсь. Я решил!

Борис не сразу узнал, что в этой зоне отбывают наказание Медведь и Пан. Других фартовых раскидали по сахалинским зонам. И только эти отбывали свой срок на Колыме, убереженные амнистией от расстрела.

Борька поначалу их тоже не узнал. Постарели, похудели, почернели паханы. Не по нутру пришелся им климат колымской зоны. Особо сдали они в последние два года, когда начальство области заменило всю администрацию зоны и новый начальник сразу решил выгнать фартовых на работу, всех до единого. Он и слышать не хотел о законах воров, запрещающих фартовым «пахоту». Подняв на ноги охрану, приказал вывести из бараков всех до единого.

— А Жмота тоже вывести? — спросил его начальник охраны, единственный из старых кадров, уцелевший на своем месте.

— Он что, особый? Веди!

— Он — президент зоны, — прошептал начальник охраны, заранее дрожа от страха.

— Кто?! — не поверилось в услышанное, и скулы нового начальника побелели: — Анархию развели? Вора в президенты? Ты в своем уме? А ну, веди его сюда! В карцер! Пусть там себя проявит, хоть царем.

Жмот выйти отказался. И, послав нового начальника по фене, передал через охранников, чтобы тот не дергался. Мол, тут и не такие горячие остывали…

Услышав, что передал «президент» новому начальнику зоны, зэки расхохотались.

— Всех в карцер! И этого следом пригоню, — пообещал начальник. И, взяв с собою пятерых солдат покрепче, вошел в барак.

Жмот хлебнул чифира и теперь, как говорили зэки, ловил кайф. Глаза, налитые кровью, ничего вокруг не видели. Он кипел, что его, президента, хочет вышвырнуть на «пахоту» какой-то ферт, недавно прихилявший в зону.

— Заключенный! Встать! Почему отказываетесь выходить на работу? Живо — в карьер! — приказал начальник зоны.

— Ты, гнида, из чьей жопы возник? Падла вонючая! А ну! Хиляй с хазы шустро! Пока тебе ходули не выдернули, пидору раздолбанному, чтоб ты в сраке обиженника ожмурился, падла лягавая, — двинулся на начальника зоны Жмот, выставив два пальца, словно собираясь выколоть тому глаза.

— В шизо его! — послышался приказ. И охрана, налетев на Жмота, попыталась закрутить тому руки за спину. И, вломив ему под бока, увести в шизо.

Жмот слегка расправил плечи, и все охранники слетели с него жалкими пушинками.

— Меня в шизо?! — Он встал напротив. И, схватив начальника за шиворот, оторвал от пола: — Утоплю в параше, если еще раз возникнешь в моей хазе! Доперло, прохвост облезлый, шаромыга занюханная?

Начальник зоны упал в бетонный проход и скомандовал:

— В ружье!

Солдатам не стоило повторять команду дважды. Автоматные очереди быстро отрезвили Жмота, повалили на пол, лицом в бетон.

— Наручники ему! В шизо на месяц! Неделю без жратвы! Ни пайки хлеба! Я ему покажу, кто есть кто! А ну! Живо руки за спину! — потребовал жестко начальник зоны.

Жмота вели в шизо под прицелом автоматов. Он озирался, скрипел зубами. Наручники ему сняли лишь в шизо. И, решив выполнить приказ, не давали есть до самого утра. А утром подняли бунт фартовые. Они требовали выпустить Жмота, грозя в противном случае спалить всю зону дотла.

Ни автоматные очереди, ни овчарки, спущенные с цепи, не успокаивали. Они лишь подлили масла в огонь. И тогда, забыв о зиме, охрана включила брандспойты, со всех сторон на зэков хлынули тугие струи воды, а с постовых вышек заговорили пулеметы.

Зэки вжались в землю. Лежали, не шевелясь. Зачинщиков бунта среди ночи вывезли в отдельный карьер. Там они работали и жили. Без шконок, без баланды, без кипятка, без бани. По четырнадцать часов без перерыва вкалывали под прожекторами и автоматами. Никто из них не верил, что выйдет отсюда живым: чуть слабел, падал, и приклады охранников и зубы сторожевых собак поднимали на ноги.

Фартовые спали в карьере, на земле. Новый начальник зоны Тихомиров решил навести порядок и наказывал за всякое неповиновение.

Борис приехал на службу с новым пополнением. Он хмуро оглядел зону, обнесенную колючей проволокой, вышки часовых, серые длинные бараки.