Эльмира Нетесова - Вернись в завтра

— Так они ж при отце жили? Нешто он им не подмог? — удивился Петрович.

— И с отцом у них не сладилось. Выгнали и его с очередной потаскушкой, а трехкомнатную квартиру разменяли на две одинарки. Так и живут в них до сих пор, хотя у обоих появились дети. Ютятся как муравьи. Ну, да их проблемы решать не собираюсь. А и к себе никого не зову. Отвыкла от них, отболела. Теперь уж совсем иначе на все смотрю. Нельзя жить надуманными условностями…

— А мужик твой жив?

— Куда он денется? — рассмеялась Роза.

— Видела его?

— Ну да! Мы недавно с Дарьей в ресторане были. Отмечали мой приезд. Так вот и бывший там оказался. Глянула, едва узнала козлика. Совсем замухрышкой стал. Куда что делось? Облинял и выгорел. В морщинах, как в паутине, будто дворовый кот с помойки, весь грязный, сальный, потрепанный и помятый. Меня он мигом узнал. Помнишь, Даш, как подвалил к нашему столу поганец?

— Ну, как же! Круто ты его отшила тогда. Он не знал, куда ему поворачиваться! Ослеп вконец. Хорошо, что баба помогла. Подскочила фурией и мигом за шиворот прихватила. Обозвала лидером, мудозвоном, из кабака пинком вышибла. После такого хоть стреляйся. Теперь ему в городе нигде не покажись!

— А ведь было время, когда он меня унижал. И тоже брал за шиворот. Мне некуда было деваться. Виновата оказалась лишь в том, что родилась еврейкой. Хотя понимала, ни в том причина. Это был только повод к развязке, — вздохнула женщина.

— Ты все еще любишь его?

— Да что ты? Давно отгорела. Жаль лишь годы. Их не вернешь, а жизнь слишком короткая и в ней уже ничего не исправить.

— А пошто другого мужука не завела? — поинтересовался Петрович.

— С мужиками нет проблем. А вот мужа уже не надо! Женщина живет и цветет, пока свободна от семьи! И только в ней получает она все болезни, горести, беды и всякий день понемногу умирает. Но это никого не чешет. Потому что в семье каждый живет эгоистом и тянет одеяло на свои плечи. А до того, кто рядом, никакого дела нет. Не удержал одеяло, замерзай и умирай, потому что нельзя в этой жизни быть добрым и слабым. Такие всегда мало живут.

Мужчины, слушая Розу, переглянулись. Женщина говорила горькую правду. Обо всех…

— Ну, ладно, завелись базарить про тяжкое. А ить не на поминках, на день рожденья пришли. Зачем хозяйку в скуку сунули? — вспомнил Петрович.

— Молодчага зайка! А ну, давай оторвемся по полной программе! Прочь всех мужей! Пусть будут хахальки! Пошли потанцуем! — поставила лихую музыку, выдернула с кресла Петровича, поставила его посередине зала и пошла нарезать круги вокруг него резвой кобылкой, подергивая ягодицами в такт музыке.

— А ну, Петрович, не оплошай, не подведи! Шевелись шустрее! — подбадривал Михалыч друга. Тот смотрел на Розу крутыми от удивления глазами и пятился спиной к стене. Ему казалось, что вошедшая в азарт женщина собьет его с ног одной сиськой, а если вторую не придержит, и вовсе устроит сотрясенье мозгов. Баба оказалась на голову длиннее Петровича, и это обстоятельство серьезно пугало человека. Он не умел танцевать как Роза, а потому мелко и неуверенно перебирал ногами, смотрел, как ему вернуться в кресло. Но тут встала Дарья и вытащила за собою Михайловича. Тот засучил ногами, застучал пятками, хлопал себя по ляжкам и заднице, крутился бесом вокруг женщин, ухал, присвистывал, танцевал вприсядку и не давал Петровичу попасть задницей в кресло:

— Давай, Васек! Вспомни молодость, ведь были когда-то и мы рысаками! — попытался изобразить цыганочку, но не удержался на ногах и упал, ударился коленом. А тут, как на грех, брюки по шву лопнули. Ну, совсем конфуз.

— Ладно, кролики! Бывает! Лопнули штаны, их зашить можно. Плохо, когда душа в куски рвется, это не заштопать. Давай свои портки, посиди немного в кресле и радуйся, что яйцы не оторвались, никто их не отдавил и сам ты весь в целости! — ушла Роза из комнаты хохоча, унося с собою порванные брюки.

Вскоре все забыли о незначительном конфузе. Соседи смеялись, шутили, словно все годы жили бок о бок неразлучными друзьями.

— Слушай, Васек, а я и не знала, что Тонька — твоя внучка и переехала к тебе из деревни. Здесь, на нашей улице, все бабы судачат, что ты привел молодую бабу и даже сумел заделать ей ребенка на старости лет. Короче, так и брешут, что ты распутник, ведь твою жену никто не знал и не видел. А твоя сестра ни с кем никогда не общалась. Так вот и поверили тому, что в голову пришло кому-то, — призналась Степановна.

— Да я женатым никогда не был, хотя жил записанный с бабой несколько годов! То, верно. Ни я на ей оженился, она меня взамуж взяла, забыв испросить согласья. Но проку не вышло. И нынче иногда навещаю их, подмогаю харчами. Но то из жали. В душе пусто к обоим. Нет ничего, не стали оне родными, — вздохнул Петрович.

— Обидно, что не склеилось и у тебя, — опустила голову Дарья.

— Да все от того, что заели всех вас условности. Вот и живете, каждый в своей норе ровно мыши, соседей, самих себя боитесь и не верите, кругом с оглядкой, разве так можно? То ли дело у нас! Приехала я в Тель-Авив, сразу среди людей оказалась. Никого не знала, но ближе родных они стали. Ни на минуту не оставляли одну. Забыла я, что такое зависть, злоба, насмешки и пересуды. Люди жили с открытой душой, не боялись друг друга, как одна семья. Потому я очень быстро адаптировалась там й никогда не пожалела о своем переезде. Средь тех людей снова человеком стала, научилась себя уважать.

— Это там! Наверное, в Израиле другие люди живут. А вот я дня два назад увидел нашего прораба со стройки. Так он знаешь, чего мне ляпнул? Мол, Михалыч, ты хорошо выглядишь, хоть уже три месяца без получки сидишь, а морда кирпича просит, весь гладкий и блестящий, ровно кот. Даже поправился. Иль тебе пенсию прибавили на мильен? Коль так хорошо тебе дома, побудь еще на отдыхе, родимый. Ведь старому много не надо. На кусок хлеба пенсии хватит, а самогон сам выгонишь. Нехай молодые подзаработают, им нужнее…

— Ну, что на это скажешь? А ведь я тому прорабу сколько подсказывал, учил на практике, ведь он, сопляк, ни в чем не разбирался, когда после института пришел к нам. Ну, теперь я ненужным стал, — пожаловался Михалыч.

— Андрюш, не ты единственный. Вот я, экономист по образованию, институт закончила, а работаю кладовщицей на складе! Скажи, стоило мне столько лет учиться? А все потому, что по своей специальности устроиться не могу. Слишком много экономистов расплодилось. Чтоб прилично устроиться, надо взятку давать. Сумму требуют немалую. У меня столько не наскребется. Натурой платить стара стала, — горько усмехалась женщина.

— А мне, когда переехала, на выбор предложили пять мест. И зарплату такую, что я родным ушам не поверила. Никто меня на работе не подсиживал, не унижал и относились с уваженьем, — вставила Роза. И продолжила: