Сергей Зверев - Бойцы анархии

Это были нормальные люди – живущие вместе, голодающие вместе, умирающие вместе… В толпе сохранялась иллюзия безопасности, в толпе спокойнее, теплее, есть с кем поговорить; на толпу не нападают дикие звери, а если нападают, то шанс погибнуть обратно пропорционален количеству людей… Мы медленно брели по пади, борясь со сложными чувствами – жалостью, ужасом, брезгливостью. Жутковатое стойбище окутывал неприятный запах – запах болезней, гниения, месяцами немытых тел. Никакой гигиеной здесь не пахло – люди забыли, что это такое. Они сидели, лежали у входов в пещеры на подстилках из травы и старого рванья. Тут же валялись какие-то кости. Горел костер – над огнем в рогатинах покоилась тушка впопыхах ощипанного грызуна, при виде которого нас неудержимо затошнило. Несколько личностей неопределенного пола и возраста сидели у костра, ждали, пока приготовится «пища». Обернулись, услышав поскрипывание крошева, уставились на нас пустыми глазницами. Никто из них не вымолвил ни слова.

– Меня сейчас вырвет… – в отчаянии шептала Виола. – Михаил, на хрена мы сюда пришли? Это же отбросы, жалкие людишки, не в состоянии себя прокормить… Давайте выбираться отсюда!

– Извини, подруга, не все способны сколотить банду и жить грабежами и убийствами, – резонно отзывался я. – Остались еще в Каратае приличные люди…

– Приличные люди? – возмущенно шипела Виола. – И вот это стадо доходяг ты называешь приличными людьми? Приличные люди, которым небезразличны они сами и их близкие, из кожи вон лезут, чтобы как-то выжить, – строят крепости, коммуны, защищаются с оружием в руках и едят, между прочим, отнюдь не крыс. А это же типичные отбросы, не достойные жалости, они уже покойники…

Определенная логика в ее словах имелась. Однобокая – не более. Не всем дано проявлять чудеса выживаемости. Мы погружались в это царствие чужого горя. Люди равнодушно поворачивали к нам головы – забытые, уязвимые, больные, потерявшие надежду. Здесь было много женщин, стариков, детей и практически не было молодых мужчин. Сновали сутулые тени – удивительно, что они еще могли передвигаться. Потрескивали костры. Кто-то пел – негромко и фальшиво. Кто-то храпел, кто-то сдавленно смеялся – надо полагать, не от веселья, а от особенностей психики. Кто-то кашлял – надсадно, туберкулезно, одаривая соседей болезнетворными микробами. Я не заметил, чтобы у кого-то из этих людей было приличное оружие. Взор натыкался на ржавые топоры и заостренные колья, пригодные лишь для добывания крыс. Поперек прохода лежало тело, укрытое с головой. Лежало, видимо, давно. «Похоронная команда» не спешила – трупный запашок ощутимо присутствовал, но никого, похоже, не нервировал.

Степан наступил кому-то на руку. В ужасе отпрыгнул. Заворочалось тело, исторгло ругательство – вполне литературное и дикое в подобных условиях. Костлявая рука отогнула тряпье, обрисовался череп, обтянутый кожей, коростами и клочьями седых волос. На участке, отчасти вентилируемом, мы набрели на группу людей, сидящих у догорающего костра. Они меланхолично смотрели на огонь. Поднялся, опираясь на клюку, мужчина – седовласый, лохматый, в относительно сохранившейся фуфайке, уставился на нас настороженно из-под кустистых бровей.

– Не стреляете, значит, с миром, – проговорил он надтреснутым голосом.

– Транзитом, уважаемый, – объяснил я. – Пошлину за проход не берете?

– Возьмешь у таких, как вы, – усмехнулся мужчина. – Присаживайтесь к костру, люди, поговорим, расскажете, что в мире творится. Вы же не спешите? Поезд не уходит?

Под словом «мир» подразумевался, очевидно, Каратай. Речь пожилого мужчины звучала интеллигентно. Но стоило ли удивляться? Не знаю, почему мы остановились (Виола была категорически против), сели к костру. Поколебавшись, я развязал мешок с остатками еды. Сидевшие вокруг костра чумазые оборванцы – а это были большей частью женщины – насторожились, занервничали. Подползла какая-то малышка, уставилась на меня слезящимися больными глазами.

– Не давай им еду… – цедила сквозь зубы Виола. – Им твоя еда – как слону дробина, а нас выручит…

– Эх, подруга, – патетично произнес Степан, – нет у тебя в сердце божественной любви.

– Тоже мне, новость, – фыркнула Виола и отвернулась. Я заметил, как она покраснела.

Вываливать продукты на «стол» было бы форменной глупостью. Я рвал куски мяса, вкладывал в тянущиеся длани. Это напоминало разбрасывание милостыни в нищем индийском квартале. Люди возбужденно рычали, жадно ели, вновь тянули руки. Подходили другие. На всех, понятно, не хватало. Виола вознамерилась проглотить свою долю, но подползла одноногая старуха с практически лысым черепом и протянула костлявую ладошку. Виола чуть не поперхнулась, побледнела, быстро сунула старухе свою порцию и вперила взор в землю. Несложно догадаться, что нашей компании еды не досталось – хотя мы достаточно набегались и были жутко голодны. Жадные руки «беженцев» выворачивали пустой мешок, люди разочарованно стонали. Алчущие взоры обратились ко второму мешку. Бледнеющий коротышка жадно прижимал его к себе. Насколько я помнил, там оставались две початые бутылки рома.

– Ну, уж извините, только после меня, – изрек коротышка, быстро выхватил бутылку, отвинтил крышку, выпил залпом граммов двести, а остальное бросил на растерзание толпе…

– Вы хорошие люди, спасибо, – обнаружил по завершении трапезы седовласый мужик. – Не знаю, кто вы, куда и откуда идете, но пусть удача вам сопутствует. Божьей помощи не желаю, с божьей помощью в наше время можно крупно опростоволоситься, а вот удача пока реальна…

– Вы не похожи на крестьянина, уважаемый, – заметил я. – Полагаю, вы не из уроженцев Каратая?

– Арсений Гуськов, – усмехнувшись, сказал дядька. – Если можно так выразиться, я и еще несколько мужчин пытаемся контролировать эту… ну, скажем так, общину. Похвастаться, как видите, нечем, но, по крайней мере, многие еще живы, как-то добываем еду, договариваемся с разбойниками… В Каратае ваш покорный слуга с 2004 года. Старший технолог производственного участка на Н-ском аффинажном заводе. До событий последнего года трудился в технологической группе на алмазном руднике в Аркадьево. Когда на прииске загремели взрывы, спал в своей каморке, успел выбраться. Бежал из Аркадьево с группой себе подобных… Не поверите, молодой человек, но в нашем стаде не так уж мало бывших интеллигентных людей. У каждого своя печальная история. Начнем рассказывать – недели не хватит.

– Мне кажется, логично, – пожал я плечами. – Интеллигентная публика, за малым исключением, хронически неспособна сколотить боеспособную единицу и вести достойное существование.

– Не обидите, – отмахнулся Гуськов. – Что есть, то есть, оспаривать бессмысленно. А вы, похоже, и есть то самое «малое исключение»? У вас грамотная речь городского жителя, отдающая высшим образованием…