Сергей Зверев - Бойцы анархии

– Вы считаете, на ЭТОМ зарабатывают?

– В конечном счете да. Обязательно. Без этого и быть не может. Зарабатываются не только деньги, но влияние, власть, авторитет, дивиденды на будущее. Когда-нибудь, через много лет… Начать с создания небольшого национального бедствия на ограниченной территории, посмотреть, что получится, кое-что подкорректировать, переписать сценарий… Модель, иначе говоря. Отсюда вытекает, что люди, с которыми мы столкнулись, – не рвачи. Молодые, нестандартно мыслящие, амбициозные, имеющие такую кучу влияния. Хотят изменить существующий порядок, провести очередную коренную ломку. Но не абы как, с кондачка, а опираясь на достигнутые при эксперименте результаты. Сперва на мышах, потом на людям. Лекарство от всех болезней. Время у них есть, они готовы ждать и десять лет, и пятнадцать…

– Кто они?

– Не знаю. Государственные чиновники, работники спецслужб – что еще вы хотели услышать? С кем они завязаны на верху российской власти – и не только российской, – гадайте сами. В конкретных именах, увы, не силен. И оставим в покое сидящих в Кремле и Доме правительства. Куда интереснее те, кто ими деликатно управляет… Ваша очередь, Михаил Андреевич?

Сказать мне этой гниде было нечего. И не пришлось. Раздался сокрушительный удар, треснула кровельная конструкция, повалилась, переломившись пополам, гнилая потолочная распорка, и в образовавшуюся дыру спрыгнула женщина…

«Ну, наконец-то», – устало подумал я. Могла и поспешить, не заставлять тут мотать нервы… Это было что-то! Глаза Виолы горели, как глаза самого дьявола, она была хороша, как никогда! Гибкая, стройная, до одури возбуждающая в своем боевом безумстве. Кровь на лице уже подсохла, ногу выше бедра во избежание кровотечения она затянула тугим шнуром. Благомор не успел обернуться, только побелел, скривил презрительно губы… и повалился на меня, когда пуля из «макарова» пробила ему грудь. Виола стащила с меня опального царька и бросила на пол. Видеть мертвого Благомора мне еще не приходилось. Это было что-то свеженькое. Мелочь, а бодрило.

– В голову выстрели, – посоветовал я. – А то живучий, гад…

– Как скажешь, милый.

Виола произвела контрольный выстрел. Голова Благомора подпрыгнула и упала, где была. Виола повернулась и, когда в сарай полезли двое бугаев – Циклоп и некто пресный, прыщавый (прохлаждались, похоже, на крыльце, ожидая, пока позовут), – стала стрелять. Циклоп поймал пулю открытым ртом, повалился на колени, выпучив глаза. Осечка после второго выстрела! Прыщавый бросился на женщину; она упала на колено, схватила паяльную лампу и швырнула бандиту в морду. Лоб оказался крепким, осколков не боялся. Разящий цуки от бедра, штопорный удар с вкручиванием кулака – и пошла крушить, чередуя винтовые удары ногами «ручными» рубящими. И где она нахваталась такого? Схватила грозный нож, потерянный Циклопом, вонзила в сердце одному, другому, выдернула лезвие и, сжимая рукоятку обеими руками, ошеломленно уставилась на меня.

– Развязать, – подсказал я. – Убивать не надо. А то увлеклась ты что-то, душа моя…

– Ума не приложу, зачем я это делаю, – проворчала она, выпуская пар. Рухнула передо мной на колени, рассекла веревки, и я обрел долгожданную свободу.

– Нет, пойми меня, ты все делаешь правильно, – заторопился я внести ясность. – Возможно, памятник тебе и не поставят, но жаркий отзвук в моем сердце… – Она смотрела на меня, как на последнего дауна. – Очень рад тебя видеть. Поцелуемся?

– Перебьешься, – вспыхнула она. – Ладно, пошли отсюда.

– А там больше никого нет? – кивнул я на дверь. – Учти, я сегодня немножко не в форме…

– Объясняю для невежд, – перебила Виола. – Злодеев было пятеро. Изначально их было больше, но остальные куда-то свинтили. Двое сидели в черном «Лексусе» – там, – она неопределенно кивнула, – недалеко. Я с ними поговорила. Ключи от тачки здесь, – она похлопала по карману на здоровой ноге. – Двое курили на крыльце – подойти к ним невидимкой я не могла. Пришлось обойти и забраться на крышу. Еще один секретничал с тобой в сарае… Пойдем скорее, пока другие не понаехали тут. Не побрезгуешь «Лексусом»?

Не знаю, завершался ли наш трагичный вояж по Каратаю, или поджидало еще что-то интересное – я уже ни на что не реагировал. Всю заботу обо мне взяла на себя женщина с сильными руками. Я перебирался из обморока в сон, из сна в обморок, заднее сиденье джипа хорошо тому способствовало. Мы тряслись по каким-то ухабам, по проселочным дорогам… Виола сварливо бурчала, что эти бесконечные дороги ей во всех снах теперь будут сниться: чем дальше едешь, тем больше остается (кто бы сомневался). Я думал о том, что на днях надо обязательно вернуться – похоронить Степана и Парамона… Несколько раз она превышала скорость, от кого-то убегая, однажды мы долго стояли в лесу и ждали у моря погоды. День померк, по земле стелились сумерки. Она со мной не разговаривала; я же лишь однажды худо-бедно очнулся и скромно поинтересовался:

– А ты уверена, что мы действительно направляемся в коммуну?

– А куда еще? – проворчала она, как-то втянув голову в плечи.

– Ну, не знаю, куда тебе нужно… Скажем, в ущелье Айгарач. А коммуна существует исключительно в твоем воображении – чтобы водить за нос доверчивых спутников…

– Заткнись, – процедила она. – Мы едем в коммуну Хаима Шенкеля – я точно знаю, где она находится.

Я так и знал, что это кибуц…

– А с чего ты решила, что они нас примут в свои счастливые ряды? Много нас таких по Каратаю бегает. Все хотят спокойной жизни. Любая коммуна треснет от такого наплыва…

– Нас не выгонят, – отрезала она. – Хаим Шенкель в некотором роде… мой дядя.

Многого в жизни я еще не знал. И про женщину, с которой мы остались вдвоем, знал немного. В каком, интересно, «некотором» роде?

Уже стемнело, когда мы с включенными подфарниками выбрались из черного-пречерного леса и поехали краем тальниковых зарослей. Я снова отключался и плохо запомнил людей, остановивших наш автомобиль. Не слышал, о чем разговаривала с ними Виола. В салоне появился кто-то третий, он указывал дорогу. Земляные насыпи, колючая проволока, упоминание о заминированных подступах, о том, что Хаим рано ложится и рано встает, и не любит, когда его будят… Удивительно, но самой коммуны я толком не почувствовал. Сознание постоянно куда-то отскакивало. «Твой друг неважно выглядит, Виола, – сочувственно говорил мужчина. – Почему он так расклеился?» – «Этот парень даст фору твоим головорезам, Хаим, – ворчливо отзывалась Виола. – Просто он уже на пределе. Потерял сегодня друга, самого чуть не убили, пообщался с Благомором… да-да, тем самым…». Далее неразборчиво… «Хорошо, Виола, живите в общине, сколько посчитаете нужным. Можете завтра уйти, можете через неделю. Если задержитесь, не забывайте о правилах. Борис покажет вам дорогу до избушки тети Сони. Скончалась позавчера эта добрая женщина, да пребудет с ней милость божья…»