Сергей Зверев - Бойцы анархии

– Михаил Андреевич! – протяжно изрыгал он. – Михаил Андреевич! Степан! Степан!

Парнишка обладал полным набором дефектов речи, но мы его прекрасно понимали. Я позвал его по имени, но у парня, видимо, уши заложило. Пометавшись, запрыгнул на крыльцо, вломился в избу. Раздался душераздирающий кошачий визг, переходящий в человеческий. Пулей вылетел кошак, за ним – пацан, убедившийся, что в доме никого нет. Он брызгался слезами и ревел благим матом. Мы бросились к нему.

– Что за дела, пацан? – завопил коротышка.

Он взвыл еще громче и начал путано излагать обстоятельства. Взволнованный, потрясенный, парень едва проговаривал слова. Со лба человеческого детеныша сочилась кровь – с плетнем бодался. Из сбивчивого монолога явствовало, что пришел конец света, о необходимости которого долгие годы вещал сельский поп Окакий по кличке Дантист (имелось у батюшки странное хобби – вырывать веревочкой с узелком больные зубы прихожанам). Раскололось небо, и из огнедышащего «козмоса» рухнуло на огород бабки Казимировны небесное тело с пропеллером. Бесовозка – кто бы сомневался. Все посадки в огороде полегли и забор треснул. Полезли из бесовозки бесы, много бесов, но вновь раскололось ночное небо, и закружились в нем другие транспортные средства для перевозки демонов, стали палить по тем, что внизу. А те – по верхним. С вертолетов съезжали на тросах демоны в масках, увешанные оружием. Но те, что шмякнулись в бабкином огороде, лопухами не были. Стреляли залпами, поубивали много атакующих, сбили вертолет, который рухнул на крышу Пантелея Свирищева, и дом, естественно, загорелся. Пламя перекинулось на соседние избы, а ночь ветреная… словом, половина деревни уже пылает, люди разбегаются, бой не стихает. Митька с мамкой выскочили из горящей избы, перебрались через плетень в бурьян, но тут благословенная Акулина Лаврентьевна упала в канаву и сломала ногу. Передвигаться не может, лежит в канаве, взывает к Господу, а сараи у плетня уже горят; если пламя перекинется на бурьян…

– Михаил Андреевич, мы же не хотим туда идти! – завыл раненой выпью Степан.

– Нехорошо, дружище, – скрипнул я зубами. – Ты спал с этой женщиной…

– Точно, – хлопнул себя по лбу коротышка. – О, горе нам, горе… Знаешь, Михаил Андреевич, что-то я очкую туда идти.

– Оставайся здесь, – бросил я. – Помогу женщине и вернусь.

– Да хрена ты вернешься! – завопил Степан. – Пропадешь без меня! У-у, гаденыш! – Он пнул, подпрыгнув, ни в чем не повинного парнишку. – Ну, пошли, чего мы тут стоим?

Все пошло́, естественно, не по сценарию. Географически так сложилось, что Опричинка на севере от нашей избушки, болота – на юге. Мы бежали, пригнувшись, по полю. Митька вырвался вперед; он и свалился первым, когда в лесочке разгорелась отчаянная пальба. Стреляли, возможно, не по нам, но пули из «калашниковых» (а летят они ой как далеко) разлетались куда попало. Мы подползли к подстреленному пареньку. Ночь была достаточно лунной, чтобы заметить дырку в груди, из которой фонтаном хлестало. Помочь пареньку мы уже не могли – он умер мгновенно, пульс не прощупывался.

Березняк по фронту изрыгал автоматные очереди, рвались гранаты. Степан лежал, зажав голову, и жалобно скулил. Я дернул его за штанину и стал отползать. «Скорая помощь на дому», похоже, отменялась. Из березняка повалили люди. Их было человек двенадцать, они бежали в нашу сторону. Оборачивались, стреляли, бежали дальше. Двое повалились – огонь из леса велся плотный. Другие стали перебегать. Мелькали вспышки – лес за спинами бегущих мигал, как рождественская елка. И слева от леса мигало, и справа… Упавших в огороде Казимировны, похоже, выдавили из горящей деревни (или сами пробились), и теперь их оттесняли в сторону болот – то есть прямо на нас. Погоня шла полукольцом, не оставляя беглецам шанса вырваться. И точка, к которой стремилась эта усеченная окружность, располагалась там, где была наша избушка!

Степан очнулся, шустро пополз, отталкиваясь ножками от земли. Но мы уже не успевали. До отступающих автоматчиков оставалось метров семьдесят. Они потеряли еще двоих, у живых падала скорость. Их буквально расстреливали. Поднялись двое, побежали, согнувшись в три погибели. Их прикрывали несколько человек, заливая свинцом атакующих.

– Степан, не шевелись… – прохрипел я. – Может, проскочат, не заметят…

Идея была ошибочной. Первая «партия», уходящая от преследования, могла и не заметить, но те, что шли за ними густой цепью, не заметить не могли. Убьют – кто будет разбираться? Да и Степан не вник моему дурному приказу и пустился наутек – к избушке. Скрипнув зубами, я подхватил лук и пустился за ним. «Ружье оставил!» – пронзила запоздалая мысль. Ладно, толку с этой допотопной двустволки…

– Любомир, здесь кто-то есть! – грохнул за спиной резкий бас.

– Не стреляйте!!! – завопил я. – Мы здесь живем!!!

– Не стрелять! – рыкнул голос, показавшийся мне знакомым. – По тем стреляйте, идиоты!

– Тупак, Онуфрий, прикройте! – забился в тремоло звонкий девичий голос. – Именем Любомира, вы должны это сделать!

Двое послушно откололись от бегущей группы, и тут же загавкал ручной пулемет Калашникова. Атакующие распались, атака захлебнулась. «Какая покорность и самоотверженность, – мелькнула мысль. – Ведь знают, что на смерть остались…» А я уже продрался сквозь колосья бурьяна, перелез через плетень, протопал по дорожке мимо западной стены нашей хатки и вывалился во двор. Бежать в избу и запираться, похоже, смысла не было. Коротышка учащенно дышал за спиной, захлебывался. Худо дело: стрелка тахометра в красной зоне…

– Все, Михаил Андреевич, не могу больше…

– К сортиру!

Я схватил его за шиворот. Мы добежали до середины двора. Пулеметчик на поле еще не отстрелялся, сдерживал атаку.

В спину прогремело: «Стоять!» – и пули из компактного пистолета-пулемета пропороли землю под ногами.

Стоило поумерить прыть. Мы были как на ладони, можно не целиться, чтобы в нас попасть. Я схватил разогнавшегося коротышку, вскинул свободную руку – дескать, сдаемся, рады гостям. К нам бежали шестеро – все, кто уцелел в жаркой схватке. Луна в эту ночь выдалась знатная, размытый свет очерчивал фигуры. Женщина – стройная, вся в блестящем, обтянутая, с развевающимися волосами – валькирия какая-то… Шестеро мужиков – крепко сбитые, одеты кто во что, увешаны автоматами. Яркий свет ударил в лицо.

– А это что за лешак? – выкрикнула девка.

Я хотел возразить, что сама она кикимора, но память напомнила, что я четыре месяца не брился и год не стригся, выгляжу как типичный лесовик, и промолчал.

– Местный, говоришь? – с бархатными интонациями проговорил мужчина. Он приблизился, осветил хлопающего глазами коротышку, еще раз меня.