Андрей Молчанов - Нити

И недаром любимой и искренней присказкой ответственных должностных лиц в ту пору была: “Клянусь Аллахом и партией Ленина!”

А кем был в то время исламский экстремист, проповедник противления Старшему российскому брату? Был он кровным врагом первого секретаря-султана! И всех его приближенных! А потому надлежало султану именовать его, согласно правилам игры, врагом народа и светлого коммунистического будущего! Собственно, для султана — уже настоящего…

Вот и текли крамольные мысли противленцев и раскольников, как горные реки в неприступных стенах ущелий, способные если и приподняться в них, то — на вершок, а высота же стен уходила в поднебесье, с большим запасом сооружена была та высота…

И вдруг, словно бы в одночасье, рухнули стены-стражи, грозя демократическим потопом. И моментально сообразили султаны и эмиры, что демократия — прежде всего — крах традиций. И, соответственно, власти. Да и вообще всего. И лекарство от нее — независимость. Причем — спешная. Пока быдло не очухалось и не прониклось какой-нибудь руководящей идеей. А потому независимость надлежало сочетать с укреплением повсеместной дисциплины. Вот — метода.

У кого-то получилось, у кого-то — нет, у кого-то — с серединки на половинку. Те, у кого получилось, аргументы имели серьезные: статусы республик, ресурсы, многомиллионное население. То бишь, не отделите нас, начнем войну. И куда деваться? Отделили. А кто на правах автономии, на голой земле, да с национально-раздробленным населением, тот благоразумно воздержался, решив время от времени, как еж при опасности, щетиниться — мол, нацвопрос у меня всегда в кармане, как пистолет, и — опять-таки, угадал! Прошел понт, утвердилось табу на неприкасаемость…

И только у одной Чечни с серединки на половинку вышло. Коса спешно возрожденных традиций сепаратизма уперлась в каменюгу геополитических интересов. Да и вообще опасений. Дай неугомонной Чечне официальную независимость, глядишь, по всему Кавказу свистопляска пойдет… А потом еще вопрос: чем будут люди заниматься в государстве Ичкерия? Барашков пасти и нефть продавать? Это — безусловно. Но имеются очень большие и крайне болезненные подозрения, что и другими занятиями народ не побрезгует, а именно: вырубит на корню прогрессивную власть, создаст государство патриархального ислама, и начнет вести очень недружественные действия, навязывая свою идеологию сопредельным регионам. И создадутся в таком государстве самые могучие террористические центры, и хлынут туда и оттуда — оружие, наркотики и фальшивая валюта высочайшего качества, и начнется — в первую очередь на территории ближайшего соседа — бывшего Старшего брата, такой трам-тара-рам, что и татаро-монгольское иго покажется сродни вводу в Казань ограниченного миротворческого контингента, курирующего княжескую междоусобицу…

Предвидел ли это Сталин, знавший Кавказ в сотни раз лучше, чем все его окружение и советники? И потому, не столько за сотрудничество с немецкими нацистами, лукаво обещавшими Чечне независимость, сколько предчувствуя перспективу смуты, рассеял неукротимый народ в чужедальних просторах, с беспредельной жестокостью погубив тысячи и тысячи жизней? И что этим выиграл? Передышку на время.

А сегодняшняя патовая внутриполитическая ситуация зародилась в начале девяностых, когда закрутились широкомасштабные чеченские банковские аферы, когда эмиссары Грозного разъехались на Запад и на Восток, зондируя каналы переправки оружия и наркотиков, отмывки черного нала.

Где только не мелькали эти тайные посланники! И в Колумбии, и в США, и в Европе, и в арабском мире… С представителями каких только мафий и секретных служб не встречались, ведя заинтересованные беседы и обкатывая нащупанные контрабандные пути-дорожки!

Не дремала и разведка, чутко отслеживающая передвижения лощеных горцев в иностранных далях. Но донесения резидентов в итоге ложились на правительственные столы тех псевдо-либералов, кто впоследствии будет с брезгливым презрением осмеян одураченным ими народом. Но и смех будет запоздало горький, ибо вскоре российского короля на шахматной доске политического игрища, загонит в угол черная чеченская пешечка. И — встанет он лоб в лоб к ней в безысходно-тупиковом противостоянии.

Да, пат.

Обо всем этом Пакуро говорил за ужином со встретившими его сотрудниками местного УБОП, один из которых был дагестанцем, а второй — чеченцем. Собственно, не столько говорили, сколько задавались опять-таки безответными вопросами. Однако одно было предельно и обреченно ясно: субъект Российской федерации Чечня жила по собственным законам, являлась крайне опасной и агрессивной территорией, чья бесспорная самостоятельность определялась хотя бы тем простеньким фактом, что, сунься сейчас майор Пакуро хотя бы и с ротой спецназа на поиски Советника в любую сторону окрестностей города Грозного, то вскоре, не исключено, количество заложников в мятежном непризнанном государстве несколько бы пополнилось…

А там, глядишь, приехал бы в город Грозный Боря Гуменюк, пошел бы на центральный рынок, где вывешены фотографии имеющихся в наличии пленников, ткнул бы в необходимую, и уже через пару минут толковал бы с компетентным посредником, обсуждая размеры суммы выкупа за верного друга…

Не просто правдоподобная, а жизненная версия!

От общей темы чеченского сепаратизма перешли к обсуждению ее конкретной частности, касающейся освобождения Советника.

Собеседники, досконально знакомые с местной спецификой похищений людей и технологиями их вызволения, квалифицировали вариант, предложенный Мусой, как авантюру, причем — теоретического свойства, весьма далекую от реалий практики.

Брат-охранник, соглашались они, конечно же, значимая фигура, однако, пади на него подозрение в измене, а оно падет неотвратимо, он превратится в смертельного врага могущественной и кровожадной группировки. Не слишком ли высокая цена за устройство его родственника в столице? Кроме того, каким образом этот самый брат полагает переправить своего подопечного через границу, оторвавшись от неизбежного аврального преследования?

— Что-то тут… не то! — качал в сомнении головой дагестанец.

— А вдруг, какая-то акция против тебя за этой легендой таится? — выдвигал предположение чеченец. — А Муса этот — подкидной дурак? Наживка?

Пакуро оставалось лишь пожимать плечами, повторяя неопределенное “Посмотрим…”

Утром из Москвы позвонил Муса. Отрывисто, словно приказывая, произнес:

— Идешь от гостиницы прямо, потом перекресток, за перекрестком — закусочная. Стой у входа. Подойдет брат. Он в кожаной куртке, синем свитере, все зубы — золотые.