Эльмира Нетесова - Колымский призрак

Четырнадцать часов полета, не считая времени посадки в Красноярске… Аслан дважды в этот день встретил утро. В Магадане перед вылетом и потом, в Москве.

Он быстро нашел Илью Ивановича с помощью таксиста. Тот, услышав, что везет освободившегося с Колымы, икнул, втянул голову в плечи и дважды поехал на красный свет, вздрагивая от каждого взгляда пассажира.

— Да ты что? Чего трясешься, не кусаюсь я и не сожру тебя! Чего, как малахольный, дрожишь?

Шофер ни слова не ответил. Взяв деньги за проезд, тут же умчался, боясь оглянуться.

Илья Иванович, открыв дверь, сразу провел Аслана в квартиру. Познакомил с матерью, накормил, предложил принять ванну. Но Аслан торопился. Он хотел в этот же день улететь домой — в Нальчик. Но Илья Иванович не пускал.

— Погости с неделю. Отдохни.

— Потом, когда устроюсь, в отпуск приеду, — обещал.

А вечером разговорились по душам, начистоту. Рассказал Илья Иванович, зачем звал:

— Гонщика у нас судили. Попался на мелочи. Чуял я

— неспроста. Мы с ним до суда как-то в метро встретились. Он мне и проговорился, что приморят тебя фартовые в зоне. Не дадут выйти. Лажу подкинут, чтоб дополнительный срок приклеить. А может и «вышку». Я понял, что не шутит он… И затеяно грязное.

Аслан рассказал, что случилось с ним, почему не вышел на волю раньше.

— Ко мне тут тоже поначалу милиция прикопаться хотела. Но я им свою реабилитацию показал. И выгнал, чтоб глаза не мозолили. Теперь я на пенсии. Единственная привилегия… Хотел на работу устроиться сам, не взяли. Как услышат, где отбывал и какой срок имел — чуть не в обморок падают. И на реабилитацию уже не смотрят. На меня лупятся, словно я, черт возьми, не в человечьей, а в звериной шкуре возник. И никуда не брали, покуда к властям за помощью не обратился. На пособие не проживешь. А мне и обуться, и одеться надо. Вот теперь уже вроде все. Договорился. Берут. Через три дня — на работу. Медицинские справки только соберу, что не шизофреник, не чахоточный.

— Черт возьми! А когда забирали, эти справки не требовали! — злился Аслан.

— Вот и я им об этом сказал. Они мне в ответ: мол, Колыма и не таких, как вы, ломала. Нам надо знать, что рядом с нами психически уравновешенная личность трудится, — выругался вполголоса хозяин. И добавил: — А тут еще соседи, чтоб их черт взял! Я подержанную «Победу» купил на те, что на трассе заработал, так соседи на меня кляузы настрочили, доносы, понимаешь?

— За что? — удивился Аслан.

— За то, что я вернулся из заключения и нигде не работая, заимел машину. Значит, либо украл ее, либо успел обворовать кучу магазинов. Потому что за свои кровные, трудом заработанные, никто не сможет купить машину…

— Ну, гады! — не выдержал гость.

— Вот и приходит ко мне милиция и всякие ответственные с ними. Ну я и не сдержался! На всю катушку им устроил! Пожелал кляузникам и легавым сотни машин купить за заработанное на трассе, на Колыме. Чтоб и дети, и внуки, и правнуки с Колымы не выезжали, — стиснул хозяин бессильные кулаки и добавил погасшим голосом: — Но им, толстокожим, хоть ссы в глаза. А я две недели в больнице с сердечным приступом отвалялся. Зэки, трасса до такого не довели. И эти негодяи порядочными людьми себя считают. Да в них страсть к доносам и кляузам — с утробы сучьей, потому что матери таких не рожают. Подобные и законопатили меня на Колыму. И не только меня! По справедливости, я считаю, реабилитировали меня, а доносчика, вместо меня, на Колыму. Пусть он ровно столько же там пашет, сколько я отработал. После того навек заречется кляузы сочинять. И семени своему подлому — на три колена вперед, закажет. А то ведь и ныне не отшибли у пакостников желания клевету сеять. Вон, хотя бы соседи! Все на месте, дома. И даже не стыдно им, что по себе обо мне судили! — задыхался хозяин от возмущения.

— Успокойся, Илья Иванович! Их не переделать. Мало пока реабилитировали. Зато теперь новая волна началась. При мне Упрямцев отвез в Магадан больше сотни дел. Через месяц выйдут. И это не только у нас на Колыме, по всем зонам пошли круги. Вас будет много. А вместе вы — сильны…

Илья Иванович отмахнулся:

— Надоело воевать. Не хочу ни побед, ни поражений. Спокойно пожить хочется. Ничего другого уже не жду и не прошу. Неужели я это не заработал, не выстрадал?

Илья Иванович с Асланом проговорили всю ночь, до самого рассвета. О многом, обо всем. На прошлое и на будущее выговорились. Словно знали, предчувствовали, что встретиться больше им не суждено…

На утро, едва солнце заглянуло в окно квартиры, повез хозяин гостя в аэропорт. Аслан настоял на отъезде, душа болела, торопился.

Путь автобусом из Минеральных Вод в Нальчик Аслану показался вечностью. Успокоился, когда на обочине дороги замелькали названия кабардинских сел — Залукокоаже, Псыгансу, Кызбурун, Баксан. А вот и Нальчик…

Кабардино-Балкария…

Аслан вышел из автобуса. Ногами в тающий снег ступил. Солнце, поцеловав продрогшее лицо, заглянуло в глаза. Они стали влажными, вероятно, от щедрого света, которого не видел много лет.

Аслан подошел к кассе взять билет на автобус. Ведь надо сначала к бабке. Так они договорились давно. Еще в письмах.

Кассирша спросила Аслана по-кабардински, потом по-балкарски, куда ему нужен билет, и Аслан с ужасом заметил, что забыл свой язык, не понимает, не может ответить. Колыма отняла и это…

В маленьком автобусе пассажиров набилось много. Не протолкнуться. Все спешат, все торопятся, всем некогда. И все же не забыт обычай: Аслана, как мужчину, пропустили вперед. Он сел на переднее сиденье, поставив чемодан у ног. Осмотрелся. Ни одного знакомого лица. Его тоже никто не узнавал, к нему за весь путь не обратились.

Аслан слушал голоса земляков, как самую лучшую на свете музыку. Как он соскучился по своей земле, истосковался…

Хныкали дети, громко разговаривали женщины, что- то обсуждали старики. Может, о нем, об Аслане говорили. Он не знал. Не прислушивался, да и не понял бы их.

Но вот и село. Пассажиры выдавливались из автобуса, словно боялись, что их могут увезти обратно. Аслан ждал. Теперь-то куда торопиться, приехал…

Знакомой улочкой он пошел к дому. Слегка покачивая плечами. Возмужал до неузнаваемости. Но бабка должна узнать, обязательно. Потому что родная…

Но… что это? Остановился Аслан как вкопанный среди улицы. Глазам не верит. Почему окна бабкиного дома заколочены досками крест-накрест? Что случилось? Уехала в Нальчик привести в порядок его дом? Но почему не предупредила? Да и не выезжала никогда из деревни. Но куда же делась? — отяжелели, словно приросли к дороге ноги.

На душе стало горько. И полупустой чемодан показался неимоверно тяжелым.

Он шел к дому, трудно переставляя ноги. А может, не заколочены, только показалось, а бабка выйдет навстречу, улыбнется добрым, морщинистым лицом.