Юрий Козлов - Колодец пророков

— Вынужден тебя огорчить, Андрей, — вздохнул Джонсон-Джонсон. — Эта притча мне неизвестна.

— Однажды, когда шах и его визирь пили вечером чай в саду с павлинами, они увидели стоящую под деревом смерть. Естественно, они поинтересовались: за кем? Смерть сказала, что за визирем. Услышав это, визирь бросился в конюшню, вскочил на самого быстрого коня и поскакал по дороге, ведущей в Исфагань. «Куда он?» — спросил у смерти шах. «Кто-то подсказал ему, — с удивлением ответила смерть, — что мы должны встретиться ночью в айвовой роще в предместье Исфагани. Вот только не могу понять — кто?» Джон, ты предлагаешь мне не спасение, а всего лишь коня до айвовой рощи в предместье Исфагани…

— А ты, как я понимаю, предпочитаешь сад с павлинами? — усмехнулся мормон.

— Мне так много довелось в этой жизни узнать про смерть, что ей-богу, Джон, я не вижу большой разницы между садом с павлинами и айвовой рощей.

— В таком случае, Андрей, согласись, уместным и логичным кажется вопрос: во имя чего? Хотя я понимаю, что задавать его человеку, ищущему смерть, бестактно. Где-то я читал, Андрей, что стремящегося к смерти можно уподобить идущему без очереди на аудиенцию к Господу.

— Пусть это звучит не менее бестактно, Джон, даже смешно, но я отвечу: во имя России.

— Мистическим олицетворением которой для тебя является генерал Толстой?

— Джон, — внимательно посмотрел на мормона Илларионов, — ты сам сказал, что вера запрещает мормонам говорить, даже просто повторять неправду. Не станешь же ты отрицать, что Россия все еще существует как относительно самостоятельное государство исключительно благодаря генералу Толстому?

— Россия — льдина посреди океана кипящей воды, — задумчиво произнес Джонсон-Джонсон. — Ставки в этой игре значительно выше, Андрей. Они настолько высоки, что играющие не вполне понимают, что предпочтительнее — выигрыш или проигрыш? Ты хотел услышать правду, Андрей. Правда в том, что Россия — всего лишь карта в колоде, которая может сделаться козырной, но может и уйти… не знаю, как звучит по-русски этот термин из покера — в снос, в сброс, в отвал? Генерал Толстой хочет выиграть, но его личный выигрыш — это отнюдь не выигрыш для России, точно так же, как его проигрыш — далеко не проигрыш для нее. Ты же, Андрей, полагаешь, что льдину можно уберечь, если встать на край и начать изо всех сил дуть на кипящий океан. Генерал Толстой использует тебя, Андрей, и ты это прекрасно знаешь.

— Есть люди, которым нравится не только заниматься, но и верить в безнадежные дела, служить им, Джон, — ответил Илларионов. — Будем считать, что я из их числа.

— Как там у Горького? — спросил Джонсон-Джонсон. — «Рожденный ползать летать не может…» Я много читал про Россию, но не помню, чтобы кто-нибудь осмыслил это противоречие. А оно, на мой взгляд, лежит в основе так называемой тайны России.

— Какое противоречие? — удивился Илларионов. — Что рожденный ползать летать не может?

— Ну да, — кивнул мормон, — никто почему-то не вспоминает про Змея Горыныча, который был рожден, чтобы ползать, но дерзнул летать. И еще как летать!

— При чем здесь Змей Горыныч?

— Видишь ли, Андрей, он присутствует в нашем гиперромане, хотя и под другим именем. Я дам тебе дискету с расширением файла. Ты очень удивишься, когда узнаешь, что отдал змей, рожденный ползать, за возможность летать.

— Я догадываюсь, Джон, — сказал Илларионов.

— Да, Андрей, — подтвердил Джонсон-Джонсон, — свою бессмертную душу хоть и низринутого с небес, но все же ангела…

— Но тогда он не был рожден, чтобы ползать, — возразил Илларионов.

— Великий пролетарский писатель ошибался, — посмотрел в окно на совершенно уже темную и пустую, как небо без звезд, Москву-реку Джонсон-Джонсон. — Противоречие не в том, что рожденный ползать летать не может, а в том, что каждый решает сам: ползать ли ему весь век, имея душу ангела, или летать, отдав за крылья то, без чего полет, в сущности, лишается всякого смысла, превращается в нечто такое… чему нет на свете названия… Отдать бессмертную душу. Летать без души. Ты хочешь взлететь, Андрей. Я уважаю твой выбор. Стало быть, к делу?

— К делу, — согласился Илларионов, усаживаясь на жесткое струганое кресло напротив вернувшегося за свой огромный, желтый, как библейский песок, письменный стол главы миссии мормонов в России.

— С чего начнем? — сухо осведомился Джонсон-Джонсон, водрузив на столешницу руки со сцепленными пальцами.

Илларионов почувствовал себя великим грешником, пришедшим на исповедь к старшему брату-мормону. Руки у Джонсона-Джонсона были мозолистые и натруженные. Илларионов подумал: а не сам ли мормон, часом, сделал мебель в кабинете?

— Почему ты сворачиваешь работу по преобразованию Библии в гиперроман, Джон? — спросил Илларионов.

— Твое время пошло, Андрей, — заметил Джонсон-Джонсон, — поэтому я постараюсь быть предельно кратким. Как тебе известно, наши дела продвигались достаточно успешно, пока в одном из уровней гипертекста «L» не возникло это имя.

— Предположительно имя, — уточнил Илларионов.

— Предположительно имя, — согласился Джонсон-Джонсон. — Какое бы сочетание букв мы ни пытались ввести, имя не угадывалось. Это было что-то вроде «черной дыры» в гипертексте. Все проваливалось туда как в бездну, и ничего оттуда не выходило.

— Я в курсе, Джон, — с удивлением посмотрел на мормона Илларионов. — Потом пришли факсы из Цинциннати и Чарльстона, и мы установили…

— И мы установили, — продолжил мормон, — что речь идет о человеке, точнее, существе, которое еще не появилось на свет, но которому суждено перевернуть вверх ногами этот свет. Не правда ли, Андрей, забавно, что в тексте, написанном три тысячи лет назад, говорится о существе, которое родится только через две с лишним тысячи лет после Рождества Христова, то есть совсем скоро, Андрей?

— Все это мне известно, Джон. Как и то, что сведений из Цинциннати и Чарльстона оказалось недостаточно для расшифровки имени. Удалось отгадать только две буквы. Ты попросил меня достать бумаги из сейфа Сталина, Джон. В них, как нам удалось выяснить, как минимум еще пять букв. Я пообещал тебе принести и попросил кое-что взамен. Ты согласился, Джон. Я принес. Ты должен отдать мне дискету с гипервирусом, координатами спутника и семьюдесятью семью паролями. Ты сам сказал, что мое время пошло. К чему столько лишних слов, Джон?

— Это не лишние слова, Андрей, — расцепил руки мормон. Теперь Илларионов подумал: скольких несчастных отправил на тот свет этими руками труженик-мормон?

— Ты принес мне бумаги из сейфа Сталина. Два часа назад я получил дискету с компьютерным гипервирусом. Это первый в истории человечества гипервирус, он был выведен в нашей лаборатории в космосе. Могу даже назвать тебе его имя, Андрей. Оно немного напоминает твое, — улыбнулся Джонсон-Джонсон, — АЛЕКСАНДР. Буква «альфа», «а», то есть первый. Единственное, что от вас требуется — передать, когда спутник будет пролетать над Москвой, частоту модема одного из компьютеров вашего Центризбиркома. Гипервирус входит в систему через любую точку — не важно, центральной или периферийной — сети. Как СПИД в человеческий организм. Это уникальный вирус, Андрей. Выполнив задачу, он, в отличие от СПИДа, самоуничтожается в системе, не оставляя следа. После выхода на спутник и передачи частоты модема вам остается одна простая и приятная операция — провести через семьдесят семь паролей имя вашего кандидата. Но это уже дело техники. Больше ничего. Через сутки человек, чью фамилию вы передадите на спутник, станет президентом России.