Юрий Козлов - Колодец пророков

Пухов подумал, что его встреча с Костей — встреча гуся и орла, то есть встреча с заранее известным — запрограммированным — результатом.

— Зачем? — повторил он.

Кабинет генерала Толстого в тот вечер был темен, как похоронное бюро глухой ночью. Тогда в Москве впервые начали практиковать так называемое веерное отключение электроэнергии. Из черных страусовых перьев, не иначе, веер накрыл центр столицы — гостиницу «Москва», Госдуму, Здание ДФБ на Лубянке. Настольная лампа (от автономного, на случай ЧП, генератора), как циркулем, очерчивала на письменном столе перед генералом желтый круг, внутри которого помещалась внушительная стопа бумаг с грифом «Совершенно секретно» и особых — черных с белой диагональю — папок с не менее строгим, но более конфиденциальным грифом «Только для ваших глаз». Генерал Толстой слегка нагнул голову, и майор Пухов увидел, как устали и покраснели у него глаза. Воистину слишком много в мире предназначалось только для этих глаз.

— Посмотри на меня, сынок, — попросил генерал Толстой, хотя майор и так смотрел на него во все свои — им предназначалось значительно меньше — глаза. — Ну, какой из меня борец с организованной преступностью? Я считаю дни до пенсии. Две радости остались старику в этой жизни — банька да рюмка водки под хорошую закуску. Я хочу, чтобы ты, сынок, занялся оргпреступностью по нашей линии.

— Что значит «занялся»? — уточнил майор Пухов, зная за генералом Толстым привычку вкладывать чрезвычайно расширительное толкование во внешне безобидные и простые формулировки.

— Всякую деятельность, сынок, — вздохнул генерал Толстой, — тем более организованную, можно уподобить сначала созданию, а потом ведению большого хозяйства. То, что мы называем преступностью, не исключение, сынок. Я не знаю, что здесь лучше — единоличное фермерское хозяйство, кооператив, артель, совхоз, колхоз, а может, агрофирма? Но я знаю, что в природе все взаимосвязано: ведь так, сынок? Идеальное хозяйство — это вертикаль, на вершине которой вовсе не обязательно находится провонявший навозом селянин в кирзе и телогрейке. Если Костя хочет встретиться с тобой, ты не можешь отказаться. Ты не поверишь, сынок, но куда более — не обижайся! — состоятельные и почтенные, нежели ты, люди ждут годами, пока Костя соизволит с ними встретиться. Костя — настоящий специалист, сынок. Для меня, к примеру, встреча со специалистом, пусть даже со специалистом в области орнитологии или, скажем, какой-нибудь социометрической генетики, всегда праздник!

Цзю остановился в недавно построенной, удостоившейся чести попасть в Книгу рекордов Гиннесса из-за своей дороговизны гостинице на Воробьевых горах. В необычной архитектуры гостинице, напоминающей падающую на Москву-реку и Лужники черную стеклянную волну, он снял самые дорогие апартаменты — пентхауз с бассейном, зимним садом и видом на днем и ночью горящие золотом купола одетого в белый мрамор, как врач в халат, храма Христа Спасителя. По распоряжению мэра Москвы кресты на куполах выложили уникальными светящимися искусственными сапфирами, изготовленными умельцами из российского ВПК для использования в открытом космосе, но — так уж повелось в новой России — в космос не попавшими. Кресты как будто парили, вращаясь, вокруг золотых куполов посреди звезд в черном небе. Это было фантастическое зрелище.

Цзю встретил майора Пухова в белоснежном кимоно и золотой шапочке, как будто тоже хотел быть похожим на храм Христа Спасителя. Под раздвижным потолком в зимнем саду были установлены тарелки спутниковой связи. На столе помещался компьютер с пока что неизвестным в России овальным — квадростереоскопическим — монитором. На скамейке у бассейна зачем-то лежали два старинных самурайских меча: один в черных, другой в белых ножнах. У майора мелькнула дурацкая мысль, что Цзю сейчас предложит ему биться на мечах и снесет с плеч его буйную голову. Майор был уверен, что Цзю снесет ее таким образом, что голова упадет в бассейн и будет плавать там, как поплавок, мяч или странный водяной цветок.

— Как здоровье уважаемого учителя Хамбо? — поинтересовался Пухов, усаживаясь в обитое парчой, инкрустированное речным жемчугом кресло.

— К сожалению, учитель Хамбо нас оставил, — весело (или это только показалось майору) ответил Цзю.

— Что же с ним случилось? — Во время их последней (и, стало быть, единственной) встречи учитель Хамбо производил впечатление здорового и крепкого старика.

— Учитель Хамбо оставил нас добровольно, — ответил Цзю.

— Что побудило уважаемого принять столь печальное для всех нас решение? — У старого оперативника майора Пухова не было ни малейших сомнений, что здесь не обошлось без напоминающего в белоснежном кимоно ангела смерти Константина Цзю.

— Как правило, — посмотрел майору в глаза немигающим гипнотизирующим (ангельским?) взглядом кобры Цзю, — причина у всех одна и та же.

— Вот как? — удивился майор, вспоминая, на «ты» или на «вы» он с Цзю.

Ни к селу ни к городу вдруг встал перед глазами снайпер, которого он снял в брошенном афганском кишлаке с козырька полуразрушенного минарета. Снайпер уложил человек десять, не меньше, прежде чем Пухов подобрался к нему, чуть ли не километр проползя по горячему, как над преисподней, песку, накрывшись заскорузлой, но в цвет песка, верблюжьей попоной. Эти попоны (если под ними ходили верблюдицы) иногда бросали в закутки к перестоявшим верблюдам, и они с ревом использовали попоны, как использовали бы (попадись они им) самих верблюдиц. Когда, наконец, Пухов дополз до нужного места, ему казалось, что попону в очередь истоптали сто, не меньше, исходящих знойной страстью верблюдов. Подойдя к упавшему с минарета снайперу, чтобы, как водится, полюбопытствовать, какого роду-племени человечек и что там у него за душой и в карманах, Пухов обнаружил, что завалил китайца. На «ты», решил майор.

— Не слишком ли ты упрощаешь, Костя?

— Не думаю, — явно симпатизируя майору, улыбнулся Цзю.

Хоть убей, Пухов не мог понять, почему этот таинственный человек ему симпатизирует, тратит на него свое драгоценное (как засвидетельствовал генерал Толстой) время.

— Человек решает уйти, — продолжил Цзю, — когда окончательно теряет уверенность, что мир и, следовательно, его жизнь движутся к совершенству и порядку. Скажу больше, — доверительно наклонился к майору Цзю, — для человека, лишенного ощущения, что мир движется к совершенству и порядку, в сущности, не имеет значения, как уйти из жизни — добровольно или насильственно. Такой человек сам себя ставит вне жизни.

— Но таких людей… большинство, — возразил майор. — Я сам, к примеру, далеко не уверен, что мир движется к совершенству и порядку.