Джеральд Сеймур - Бомба из прошлого

Ройвена Вайсберга он знал с десяти лет. Евреи, составлявшие в городе меньшинство, всегда держались вместе. В противном случае их били, унижали и запугивали. С самого начала отношения двух мальчиков строились на взаимной выгоде. Ройвен, бывший на четыре года старше, одним из первых понял, что Иосиф обладает редким талантом понимать деньги, их истинную ценность и пользу, которую они могут принести. Он прекрасно разбирался в цифрах, что и помогло им достичь определенного баланса: Иосиф нуждался в защите и в то же время понимал, где эту защиту можно найти. Они стали неразлучны.

Ройвен крышевал детей, чьи родители были номенклатурой, определявшей жизнь города: известный врач центральной больницы, директор завода, милицейский чин. Крыша защищала не от снега и дождя, а от отморозков, слонявшихся по школьным коридорам и спортплощадкам. Что Ройвен Вайсберг взял под свою «крышу» мальчишку и получает за это деньги, понравилось не всем. Пришлось пустить в ход кулаки. Доходило и до ножей, и до свинчаток. На какое-то время школа, находившаяся за оперным театром имени Чайковского, превратилась в бетонные джунгли, по которым пронесся небывалый шквал насилия. А потом наступил покой.

Директриса и начальники из Отдела образования сначала пришли в ужас при виде сидящих за партами учеников, физиономии которых украшали синяки и боевые шрамы, а потом подивились наступившему внезапно миру. Директриса, женщина умная и решительная, быстро установила причину и волны насилия, и последовавшего за ней умиротворения, а поняв, купила «крышу» и для себя. Купила у еврейского подростка, Ройвена Вайсберга. Целых три года никто из учеников не попадал в больницу, а кражи школьного имущества полностью прекратились. Директриса не писала никаких отчетов и объяснений того, почему статистика правонарушений сначала взлетела, а потом упала. Выводы отчета, так и оставшегося ненаписанным, совпали бы с рассуждениями еще одного еврейского мальчишки, Гольдмана. Крышующий не знал страха, отличался небывалой жестокостью и не терзался угрызениями совести из-за того, что отправил кого-то на больничную койку Что касается самого Иосифа Гольдмана, то он с одиннадцати до тринадцати лет был банкиром.

Никто не учил его искусству инвестиций, основам экономики, управлению финансами. Писклявым, еще не ломавшимся голосом он объяснил Ройвену Вайсбергу, куда можно вложить доходы от крышевания, что следует купить и как лучше спрятать деньги. Велосипеды, кожаные куртки, алкоголь поставлялись на продажу именно тогда, когда их не хватало, и спрос достигал пика. Новый бизнес вышел за школьные стены и распространился на городские улицы. Навещая уличных торговцев, здоровяк Вайсберг предупреждал их об опасности пожаров, а приходивший после него Иосиф Гольдман, мальчишка с прыщавым лицом и в больших очках на горбатом носу, на коленке рассчитывал месячный доход ларька и определял стоимость «крыши». С теми, кто отказывался платить, случалась неприятность — их ларьки сгорали. С конкурентами, предлагавшими свою «крышу», разбирались жестоко. Равных Ройвену Вайсбергу в городе не было.

Потом появились перебежчики. Косноязычные, неуклюжие мальчишки из других банд приходили и умоляли принять их в бригаду. В восемнадцать лет Вайсберг стал авторитетом в одном из самых бандитских городов Советского Союза, а Гольдман — его бригадиром. В их распоряжении было больше двадцати боевиков, на которых и держалась бандитская «крыша». А потом Вайсберг исчез.

Когда друга забрали в армию, Иосифу Гольдману едва исполнилось тринадцать. Он остался без «крыши». Баланс силы качнулся. «Крыша» обвалилась, а без нее город Пермь превратился в мрачное, пугающее место. Гольдман залег на дно и переключился на теорию, размышляя над тем, что делать с накоплениями. За последующие два года недавнего бригадира трижды избили, разорвав при этом одежду и раздавив очки, и он считал, что легко отделался — по крайней мере его не связали по рукам и ногам и не бросили в Каму.

Через два года Ройвен Вайсберг вернулся в Пермь — еще более крепким, закаленным, жестоким, — и Иосиф Гольдман снова оказался под «крышей». Он знал, кому обязан всем. В тени «крыши» они оба пошли вверх. Таунхаус в Найтсбридже, вилла возле Албуфейры на альгарвском побережье, пентхаус с яхтой в Каннах и статус мультимиллионера с охраной для себя и семьи — ничего этого не было бы без Вайсберга.

Он оделся. В соседней комнате жена надела доставленное днем маленькое черное платье. Вечером их ждал прием по случаю запуска новой коллекции в галерее на Корк-стрит, и Иосиф знал, что, возможно, примет участие в аукционе и поборется за акварельный пейзаж, цена на который может подняться до четверти миллиона. Наградой победителю станут аплодисменты за щедрость, ведь половина выручки пойдет на благотворительность. Сзади к нему подошла Эстер. Он уловил аромат ее духов, повернулся, поцеловал в плечо и попытался застегнуть ожерелье, но пальцы, обычно такие уверенные, как будто онемели. Эстер даже вскрикнула тихонько, когда застежка защемила кожу.

Что случилось? Что отвлекло его?

Причин было много.

Два месяца назад Виктор уехал по семейным делам в Саров и вернулся с предложением о покупке. Через курьера Иосиф известил Вайсберга о предложенном товаре и о согласованной цене. На товар уже нашли покупателя. Дело сдвинулось. Но иметь дело с такими вещами ему еще не приходилось. Они могли провернуть выгоднейшую сделку и загрести кучу денег, в которых, вообще-то, никто из них не нуждался. Но деньги были властью и подтверждением власти.

И, наконец, этим утром два старичка отправились в далекое путешествие.

Вот что отвлекало Иосифа Гольдмана и вот почему пальцы у него были в этот вечер такие неловкие.

Он не заметил красной отметки на шее жены. Сказал, что на мероприятие в галерею можно взять с собой Григория и Виктора, а Джонни останется дома с детьми.

— Саймон не приедет? — спросила она.

— У него сегодня выходной. Ничего, Джонни с детьми справится.

— Он им нравится. И мне тоже.

— Саймона лучше оставлять для нас, — сказал он с наигранной небрежностью, — а за ребятами и Джонни присмотрит.

Ройвен Вайсберг, услышав о предложении из Сарова, ухватился за него обеими руками, как будто не видел никакого риска. Иосиф же — может быть, потому что давно не видел своего защитника и не ощущал над собой защитной ауры его уверенности, — уже давно не находил себе места. Эта сделка его пугала.

Эстер нахмурилась.

— Милый, у тебя все хорошо? Ты не заболел?

— Все в порядке.

— Это из-за того, что у Саймона выходной? Он…

— Забудь! — бросил он. — И Саймона, и Джонни — забудь. Думай лучше о том, что нас ждет. Делай то, что у тебя получается, то, что ты умеешь, а я буду делать то, что хорошо получается у меня.