Николай Мороз - Прыжок тигра

«При чем здесь Логинова?» – Максим, не отрываясь, смотрел на табличку. Смотрел до тех пор, пока буквы и цифры не заплясали перед глазами и не слиплись в колючий комок. Максим присел на корточки, взял осторожно щепотку земли и растер ее между пальцев. Она уже успела высохнуть под лучами весеннего солнца, могиле было недели две, не больше. Максим поднялся на ноги, отвернулся, но взгляд снова и снова возвращался к табличке из светлого дерева на кое-как оструганном шесте. «Логинова В., десять лет» – голова отказывалась соображать, Максим мысленно повторял про себя одну и ту же фразу. Секунды бежали, превращаясь в минуты, время летело, как брошенный в мишень нож. Надо было что-то делать, говорить, куда-то идти – словом, действовать, но воздух стал вязким и липким, он застревал в глотке, душил и завесил туманом все в пределах видимости. Ничего не видно, не слышно, исчезли чувства и мысли, все планы развалились на глазах, да и к чему они, когда жизнь готова вот-вот оборваться… Максим оступился, и вернувшаяся боль в лодыжке напомнила о себе, вцепилась зубами в кость и сухожилия так, что он даже вскрикнул.

– Соберись, думай, – Максим осмотрелся по сторонам. Так, те, кто похоронил здесь детей пришли явно не со стороны оврага. И не слева – там начинается густой ельник. Значит, остаются только два пути… Максим скорректировал направление движения и взял немного вправо. Промчался мимо низеньких, покрытых еще различимой краской оградок и выбежал на «центральную» кладбищенскую дорогу. Поблизости никого, все тихо, слышится только тихий ритмичный звук – то ли шуршит что-то, то ли скребется и едва различимая музыка. Минут семь бега с препятствиями и – показался забор. Основательный, бетонный, без щелей и зазоров на стыках. Максим промчался вдоль него вправо, затем вернулся, отошел немного назад. Над верхушками плит видны стволы берез и лип, на их фоне поднимается струйка дыма. И за забором кто-то есть – шарахается там, как слон, хрустит сухими ветками и бормочет себе под нос слова идиотской песенки.

– Не уходи, – попросил его Максим и бросился к кочке, единственной возвышенности у забора. За его край удалось зацепиться лишь после третьего прыжка. Подтянувшись на руках, Максим взобрался на вершину плиты, перевесился через нее и посмотрел вниз. Там, за забором, была совсем другая жизнь – чисто убранный двор с дорожками, кусты, клумбы между двумя соединенными переходом серыми одноэтажными корпусами. На крыше поблескивает антенна, на зарешеченных окнах висят занавески. С левой стороны – закрытые ворота и калитка, белый аккуратный автомобильчик на стоянке рядом. И на территории тоже пусто, зато в сарае рядом с забором явно кто-то есть. Максим спрыгнул на газон, пробежал вдоль бетонной плиты мимо костра и остановился у распахнутой двери сарая. Строение древнее, доски успели порасти мхом и лишайником, одна стена завалилась под крышу. Эту халупу давно пора разобрать по дощечке, пока она сама не рухнула и не пришибла кого-нибудь.

В сараюшке что-то зашуршало и развалилось с треском. Снова все стихло. Максим влетел в хилое сооружение, бросился в сторону, в тень, замер. Спиной к двери кто-то копался в рассыпавшемся хламе. Послышалась негромкая ругань. Человек, кряхтя, опустился на колени и принялся подбирать что-то с пола и швырять обратно в ящик. Максим неслышно подошел сзади, рывком одной руки за волосы задрал ему голову. Человек попытался заорать, но не успел – Максим согнутой в локте левой рукой пережал ему горло.

– Тихо, дядя, не шуми. Поговорить надо. Пока только поговорить, – произнес Максим. Тот не ответил, но дергаться перестал, только дышал тяжело и косился по сторонам выпученными глазами. Максим поднял мужика на ноги, оттащил в угол, закрыл громоздкую дверь. Стащил с гвоздя маленький приемник и отбросил его в сторону. Идиотская музыка оборвалась.

– Ты кто? Тебе чего? У меня денег нет, и телефона тоже, – низкорослый дядька лет шестидесяти в грязной футболке и трениках не мигая, смотрел на Максима.

– Конь в пальто. На вопросы отвечай и помалкивай, если тебя не спрашивают. Мужик прижался спиной к стене. Весь его вид выражал готовность делать то, что ему скажут.

– Детдом здесь? – начал допрос Максим.

– Да, – кивок головой.

– Детей много?

– Человек семьдесят, я точно не знаю, но могу спросить.

– Я сам спрошу. Детские могилы на кладбище – кто в них? Кто похоронил их там, когда? – Мужик молчал, колоться не торопился. Максим повторил вопрос, но ответа не дождался.

– Хорошо, я тебе сам отвечу. Дети отсюда, из детдома. Что здесь произошло? Когда? На меня смотри! – От интонации, с которой Максим произнес эти слова, мужику явно стало не по себе. А от легкого удара затылком о стену у него пропала всякая стеснительность.

– Сам посуди – мы одни, нас никто не видит. Найдут тебя месяца через полтора. Я-то дверь закрою и уйду, а ты тут лежать останешься, на корм крысам. Есть тут крысы?

– Зачем это тебе? – спросил мужик. – Какая тебе разница?

– Не твое дело. Я тебе вопрос задал. Ладно, давай не так. Мартынова Ю. – что с ней?

– Болела, – в ту же секунду отозвался дедок.

– Чем?

– Да откуда я знаю – чем! Врача не вызывали, лекарств не было, медсестра потом, когда Юльку в туалете нашли, посмотрела и сказала, что все. Вечером похоронили.

– А «скорая»? Смерть-то надо засвидетельствовать.

– Не было «скорой»! Ее никто вызывать и не собирался, – отмахнулся «пленник».

Не собирался. В самом деле, зачем? На этот вопрос мужик не ответит, хотя и знает ответ. Но все равно продолжим.

– Ясно. Чернов, он от чего умер?

– Не знаю, – горячо прошептал мужик, – ей-богу не знаю. Вот те крест, я в отпуске был, – он перекрестился.

– Ладно. Логинова – у нее что?

– Эту помню, ей аборт неудачно сделали, врача вызывать не стали, решили, что обойдется…

– Что? Повтори. Мужик послушно повторил только что сказанную фразу и, кажется, добавил кое-какие подробности.

– Ты чего, отпусти!.. – Максим пришел в себя от удара. Мужик пытался высвободиться, старался расцепить сжавшиеся на его горле пальцы, хрипел, извивался и неожиданно заехал Максиму коленом в живот.

– Что ей сделали? – переспросил Максим и убрал руки.

– Ты что – глухой? Аборт ей сделали, да неудачно, вот Валька и умерла! Да она все равно бы долго не протянула с таким диагнозом. Как и Юлька! Им всем кранты, рано или поздно! – мужик прикрывал горло и елозил лопатками по стене.

– Какой диагноз, у кого? У Логиновой?

– И у нее тоже! Здесь же интернат для умственно отсталых детей, для тех, кого родители бросили, для дебилов!

– Почему для умственно отсталых? Это ведь «Октябрьское»?

– Ну, да, «Октябрьский дом-интернат для умственно отсталых детей», – как по-писаному отчеканил мужик. – Сюда других и не привозят, только больных совсем, инвалидов. Инвалидов, понятно?