Барри Эйслер - Дождь для Джона Рейна

Боковым зрением я заметил, что она быстро провела большим пальцем по одной щеке, потом по другой. Я опустил взгляд в свой стакан. Последнее, что мне хотелось бы видеть, — это ее слезы.

— Мидори, — позвал я тихо, повернувшись в ее сторону. — Я так об этом сожалею, что не нахожу слов. Если бы я мог что-то изменить, я бы изменил.

Какое-то время мы молчали. Я подумал о Рио и сказал:

— Чего бы это мне ни стоило, я все время старался выбраться…

— Очень старался? — Ее взгляд прожигал меня. — Большинство людей прекрасно живут, никого не убивая. И им не приходится для этого ломать свою жизнь.

— В моем случае все не так просто.

— Почему?

Я пожал плечами:

— В настоящий момент те, кто меня знает, кажется, разделились на две равные части: одна хочет убить меня, вторая хочет, чтобы убил я.

— Исикура-сан?

Я кивнул:

— Тацу посвятил всю свою жизнь борьбе с коррупцией в Японии. У него есть свои активы, но те, против кого он поднялся, сильнее. И он пытается уравнять шансы.

— Мне трудно представить его среди хороших парней.

— Но это так. И мир, в котором он живет, не такой черно-белый, как твой. Веришь или нет, он пытался помочь твоему отцу.

И неожиданно я понял, почему Тацу послал ее сюда. Не потому, что надеялся на мою помощь — quid pro quo за те несколько оправдательных слов, которые он сказал Мидори. Или по крайней мере не только из-за этого. Нет, он надеялся, что, если Мидори как-то поймет, что Тацу пытается продолжать борьбу, начатую ее отцом, она сможет убедить меня помочь ему. Он надеялся, что, увидев Мидори, я почувствую раскаяние, стану податливым и уступлю ее просьбе помочь ему.

— А ты теперь пытаешься выпутаться, — проговорила она.

Я кивнул, думая, что именно это ей хочется услышать. Она рассмеялась:

— И это ты считаешь достаточным для искупления грехов? Я не знала, что в рай так легко попасть.

Возможно, у меня не было такого права, но я начал раздражаться.

— Послушай, с твоим отцом я совершил ошибку. Я сожалею об этом, я ведь сказал. Если бы это можно было изменить, я бы это сделал. Что еще я могу? Хочешь, чтобы я облил себя бензином и зажег спичку? Что?

Она опустила глаза.

— Не знаю.

— И я не знаю. Но я пытаюсь.

Чертов Тацу! Он предвидел все это. Знал, что она введет меня в замешательство.

Я прикончил «Буннахабейн». Поставил пустой стакан на стол и посмотрел на Мидори.

— Мне кое-что от тебя нужно, — услышал я ее голос.

— Понимаю, — ответил я, не глядя на нее.

— Но не знаю, что именно.

Я закрыл глаза.

— Я знаю, что ты не знаешь.

— Просто не могу поверить, что сижу и разговариваю с тобой.

Я только кивнул.

Наступило долгое молчание. Я копался в своих мыслях, которые мне хотелось бы произнести вслух, мыслях, которые могли бы все изменить.

— У нас еще ничего не закончилось, — услышал я ее голос. Глядя на нее, я не мог понять, что Мидори имеет в виду. — Когда я узнаю, что мне от тебя нужно, я скажу.

— Буду признателен, — сухо ответил я. — Так по крайней мере я пойму, когда это случится.

Она не засмеялась.

— Ты убийца, не я.

— Точно.

Мидори посмотрела на меня долгим взглядом, потом спросила:

— Я смогу тебя здесь найти?

Я покачал головой:

— Нет.

— Тогда где?

— Лучше будет, если я найду тебя.

— Нет! — воскликнула она с такой горячностью, что я даже удивился. — Хватит этого дерьма! Если хочешь снова увидеть меня, скажи, где будешь ты.

Я поднял пустой стакан и крепко сжал его.

«Уходи, — говорил я себе. — Тебе даже не нужно ничего говорить. Просто положи несколько банкнот на стол и иди. Ты ее больше никогда не увидишь».

Если не считать того, что я всегда буду ее видеть. И от этого мне никогда не избавиться.

Я так привык надеяться на малое, что, похоже, у меня пропал иммунитет к эмоциональным потрясениям. Мои надежды на Мидори обрели точку опоры, и, какими бы нелепыми они ни были, избавиться от них я не мог.

— Послушай, — сказал я, заранее зная, что это бесполезно. — Я живу так уже очень долго. И именно по этой причине я живу долго.

— Тогда забудь. — Она встала.

— Хорошо, — ответил я. — Ты сможешь найти меня здесь.

Мидори посмотрела на меня и кивнула:

— О’кей.

— Я услышу что-нибудь о тебе? — спросил я после паузы.

— А тебе не все равно?

— Боюсь, нет.

— Хорошо. Посмотрим, как тебе понравится неопределенность.

Она повернулась и ушла.

Я заплатил по счету, подождал минуту, потом вышел через цокольный этаж.

Оставаться здесь больше нельзя. Я мог бы жить здесь, если бы мое местопребывание было известно одной Мидори, но у нее нет чувства безопасности, а жить с вероятностью того, что она нечаянно может кого-нибудь навести на меня, не по мне. И еще я хотел осложнить жизнь Тацу. Наверное, то, что он может найти меня в любой момент, и не имело особого значения, но мне не нравился сам факт.

Я решил останавливаться в самых скромных отелях для бизнесменов средней руки, каждую ночь — в новом. Это защитило бы меня от любого, кто мог следить за Мидори, и заставило бы Тацу потрудиться, чтобы удержаться в хвосте.

Конечно, я оставлю за собой номер в «Империале». Кроме того, я мог дистанционно проверять голосовую почту, на случай если Мидори попытается найти меня там. Время от времени, с дополнительными мерами предосторожности, я мог бы там останавливаться.

Я шел, наклонив голову, делая все возможное, чтобы не показать камерам лица, но уверенности, конечно, ни в чем быть не могло. Я испытывал настоящий приступ клаустрофобии.

Наверное, пора рвать когти. Прямо утром. Осака, Рио, finito.

Но как быть, если Мидори попытается связаться со мной и обнаружит, что меня снова нет?

«Ты уже лжешь ей, — подумал я. — Целых полчаса лгал».

Тогда, может, остаться еще на день, самое большое — на два? Да, может быть. А следующим, что Мидори, Тацу или кто-нибудь еще получит от меня, будет открытка, посланная авиапочтой.

Я сделал несколько резких поворотов, чтобы убедиться, что за мной не следят. Потом замедлил ход и побрел по ночному Токио, не зная, куда иду, да и не задумываясь об этом.

Я увидел двух молодых фурита — бездельников, которые в отместку за десятилетия экономического спада в Японии отказались от приличной работы и перебиваются случайными заработками вроде ночной смены в круглосуточном магазине, где они удовлетворяют потребности других ночных обитателей Токио, домохозяек с усталыми глазами, забывших купить моющее средство; одиноких мужчин, страдающих в огромном городе от одиночества такого острого, что даже поздние телевизионные ток-шоу не могут удержать их от случающихся время от времени ночных вылазок в поисках признаков другой жизни; даже других фурита.

Я шел мимо мусорщиков, мимо строительных бригад, ремонтирующих в свете галогенных ламп затихшие на ночь улицы, мимо страдающих бессонницей водителей грузовиков, бесшумно разгружающих товар на безлюдных тротуарах.